Сначала было решено жить в Староконюшенном (а где еще?), потом жаловалась, что духота, пыль, асфальт, задыхаешься (подозревал, что вблизи характер не сахар, но не до такой же степени — неожиданное удовольствие произносить выводы вслух). Иногда сбегала к своим (речь о детях), жила в гостевом доме день, два, как-то почти неделю (и тон по телефону не слишком дружелюбный — не надо пугать тебя голосом — но была со мной через час). Тот, похоже, вел себя корректно. Лучшая компания в огорчении из-за недостатка драматургии. Потом было решено обзавестись дачкой (отсутствие у меня этого счастья прежде не один год служило темой твоих филантропических нотаций), не против снять, лучше купить. Присмотрела за станцией Суково (скорее застрелимся, чем произнесем Солнцево, только Суково, хулиганское Суково до 1965-го, кстати, суковские ребята в свое время захватили Подчердачье у Петровских Ворот — тоже нотка биографическая). Дачка — значит, воздух, значит, шуршать листьями, проваливаться в сугробы. С мышами, как положено. Ты развивала идею, что если пустить на них таксу или терьера, то можно, а если химическую отраву, то нельзя (понял теперь, какая польза от собак?). Не рискну утверждать, что лыжный кросс по овражкам, по бурелому — радостное воспоминание о медовых месяцах (приятно, что у тебя тоже давит в боку). Зато после пяти, когда выколи глаз, когда первобытная синь в оконцах, а мы (прежний хозяин был оригинал и оставил в наследство медвежью шкуру) на полу, глядя на рубиновый жар солдатской печи, и только медь твоих волос видна, и плечо, и губы-угольки. План проложить лыжню в деревню Марёво (я не диспутировал). Вообще в боку не должно давить, ты не старуха. Самое большое изумление (не за всю ли мою жизнь?) — утром (т.е. половина двенадцатого — возмутительная рань) проснуться от хлада (и глада) — ни печки, ни завтрака, ни тебя, выбрести на крыльцо дымить с народной молитвой не той матушке, и увидеть свою Эос взлетающей по обмерзлым ступенькам, — молодую, молодую, с застывшими на челке каплями — ныряла в прорубь! Ты тоже говорила, что мой характер — не фруктоза, может, похуже, чем твой (я пилил тебя до второй порции омлета, потом мы топали — не на пространство белого поля, как я хотел, — к проруби! — правда, в целях научных изысканий — с термометром, ты ставила температурные условия — при такой-то я лезу, при такой-то, так и быть, остаюсь стариком). Зато к ночи пили дрянцо — только ф
уфлы пьют вина стоимостью (далее сумма в зависимости от инфляции) — твой девиз, а папиросы (как ты выяснила) у меня с ванилью («да ты сибарит!») Не только мания с субботинским характером, но мания возраста (пикировка вместо плацебо — «У снов не бывает возраста» — «А у меня бывает»). Я, в пандан, сам не без психических тревог: вдруг вызываешь меня на третий (четвертый?) раунд в качестве теста на сердечную мышцу, а не на сердечные чувства. Умудрился сказать в машине, по дороге в первопрестольную. Если признаться, что после твоего смеха до слез мы спрятались куда-то на не забытый богом любви проселок, не поверят. Дама снимает с себя мораль исключительно после платья — говорил Ларошфуко. Хорош французик! — тебе по вкусу, галльский юмор, тонко, с пониманием женщины, даже, в известном смысле, с уважением к женщине, феминистки беситься не должны, и звучит, как сейчас, нет разницы — куртуазный век или век пластиковой посуды, хотя сюда уместней пластиковые бюсты, но подзабыла, как в оригинале «исключительно», напомнишь? — конечно, тем более автор афоризма, пособившей тебе с выпрастыванием из морали, перед тобой. Раньше иногда задевали подобные шахматные ходы, известна была моя склонность выводить окружающих на ярмарку ослов (ослицами, само собой, не пренебрегая) — кстати, про ярмарку действительно галльская шуточка — но теперь ты только угрожала меня задушить, лучше, впрочем, зацеловать, чтоб сознался — это сказал duc de La Rochefoucaud, а не baron Vieux Ecurie (Старая Конюшня). В качестве оправдательного довода я сослался на знакомство с прапраправнуком (колена, душенька, сочти сама) Ларошфуко — экспертом Сотбис, миловидным болваном, но не в стиле Димочки Наседкина, у Лароша пятеро детей, жадная жена, и он заявил, что цитированный афоризм из его излюбленных. А давай смотаемся к нему! (Твой неожиданный прожект.) Заодно к Джеффу и Грейси, они почти нам шаферы. Лондон не весь доломали, а Оксфорд — игрушка. Тягомотина с визой? Ха! наймем бедолаг, отсидят очередь. Снова сыграл в «верю — не верю». Как тебе златой пачпорт? Извлек документ подданного Лихтенштейна (подарок Эдуарда Александровича, того самого, вспомоществование человеку искусства). Ну ловкий типус. Ограничились, однако, визитацией в Мемель (для тебя редкостные копчушки, для меня редкостная скучища конференции, смеялась, что я задержал взгляд на модераторе — балтийке со сливками — адрес помочь?)