венер вздорожали вчетверо — Танька-мышь погрозила пальцем, но с потайным преклонением перед мужским здоровьем, — в Давосе обираловка; получается, бескорыстная любовь экономически оправданна, не в этом ли месседж?). Выяснилось, прервали Лену до финала (пока галдел Пташинский, пролистывала Терруанэ с лицом литературоведа). Ну-с, далее… Героиня, после мытарств (роспись замерзающих рук, уязвимого маникюра, ошалелого профиля, ладанки из-под шарфа) заводит, наконец, авто, хочет мчаться, однако следует быть осторожной на «двусмысленной дороге» (так у автора), и — гибнет. Тот, что «любим» (с героиней шапочное знакомство — пособил с лыжным креплением, по пиву в баре, на следующий день лишь кивок вежливости, а на третий — тет-а-тет в фуникулере, невинные анекдоты) узнает о случившемся из сводки происшествий, глядя при этом на «холодную спину жены». И еще деталь: женушка просит застегнуть бюстгальтер, и он делает это, мысленно замечая сходство бюстгальтера и платка в нагрудном кармане. Потому что к вечеру их пригласили на что-то вроде светского раута, будет Ротшильд (племянник). Сердце, что ли, давит, вот почему люблю Терруанэ (не уверен, что Лене следовало делать признание, теперь, во всяком случае, не уверен). Но, во всяком случае, знаю, что может стать предметом беседы, если «столкнуться» у Гостиного Двора. (Пташинский одно время морочил олухов скорым конструированием «приборчика», способного переводить сценки, разыгрываемые в мозгу, в фильмы — например, «В отпуск вместе с Моникой Беллуччи», да побоку тягомотину, сразу — «В постели с Беллуччи» — вероятно, так и будет, — в конце концов, полуфабрикат предпочтительней, чем голодная смерть, но все же я, например, не первый среди соискателей подобной постели, моя героиня иная, а мысленный кинематограф, хвала музам, изобретен задолго до братьев Люмьер). Бог мой! — новый роман Терруанэ! (Хороший кадр). Не ври, ты не читал (скажет Лена). Конечно, не читал. Я не «поспешаю», потому что боюсь, как бы не отравиться. Все эти Терруанэ, Зюскинды… И почему у твоего французика американское имечко? Для роста продаж? Мать — англичанка (Лену разозлить нелегко). А новый роман, чтó, тоже об утраченных иллюзиях или об утраченных временах, больших надеждах, холодных домах, воспитании невоспитуемых чувств? (Вряд ли я взял правильную тональность, для такой тональности нет резона раскладывать силки; хорошо бы, в самом деле, повалил снег — взаимно отряхиваться — сбавит остроту пикировки; хорошо бы, словно архангел, изнырнуть пред тобой с букетом лилий, а если в цветочной лавке корова лилии слизнет? тогда, пожалуй, розы — мировоззренческая аллергия только на гвоздики, здесь мы с тобой солидарны, — да, пусть будут розы винно-вишневые, твой цвет. И не забудем: цветы на женский пол воздействуют гипнотически, даже на четырехдетных, размягчают, так сказать, самооборону. Ты, понятно, дивишься — значит, соображаю я, обойдемся без нервного обсуждения Терруанэ и т.п. — а если дивишься не букету, но мизансцене? — Гостиный двор, приятель стольких лет, никем ни в чем не заподозренный, охапка винных роз без повода — может, винное амбре? нет, пролетарская привычка инспектировать мужчин тебе не свойственна — с поводом я так и так приволоку, хотя предпочитаю отдариться очередным опусом, а разъяснения, что на статьях автографы не ставят, утомляют всех, кроме нас с тобой, — я еще люблю, когда склоняешься рядом — слава близорукости — пытаясь разгадать, что выведет моя рука на этот раз; пожалуй, засаду у Гостиного Двора не стоит начинать с цветов). Бог мой! — новый роман Терруанэ! Ты издеваешься? (скажет Лена). Ты не открывал. Да, признаю, с Терруанэ я не грешил, но так живописуй его, чтоб соблазнился (смерит взглядом, она умеет), чтоб безоговорочно: не гений — перемерли столпы давно — но все же, все же генильчонок, со временем, глядишь, райскими перышками обрастет. (Смерит взглядом или рассмеется? Ставлю на второе, надо закрепить успех). Потому желаю тебя спросить: твой Терруанэ, раз он американофил, что, согласись, для французика противновато, владеет ли голливудской аксиомой plot device (сюжетного хода), причем острого plot device? (Точно, смерит). Вот, для сравнения, у меня. Помнишь, я златоустил на юбилейной выставке Ван Гога? Конечно, помню, — начало твоего триумфа (скажет без иронии почти). Да, не стану отрицать, особенно они скушали, когда выдал — «Первая овечка прошла через мост» — сама, пардон, мадам Антонова запамятовала, что это цитация из письметации к брату Тео о продаже первой картины (как он был наивен, бедняга Винсент, как наивен). Смешно (скажет Лена), ну и грустно. Вот-вот (осторожно, не поскользнись, я подхвачу ее, легкокрылую лань, возлюбленную Пегаса, поскольку Пегасиха, согласитесь, звучит vulgar). Вот-вот (и запоздалое тебе спасибо, что не манкировала приглашением, иначе бы обиделся — разве на меня ты можешь? — так она скажет — конечно, нет), а техника в отечестве в ту пору (1990-й) фурычила через колоду пень, и когда, выдувая катарсис, продолжил, микрофоны хлоп! — помнишь шепот мертвеца? (Лена кивнет). Но тебе неизвестно, как я электронику восстановил. (Неизвестно). Грозным оком Иеговы (я Лене демонстрирую, она смеется, говорит «дурак») прожег звукооператоршу — девчоночку на пульте (кстати, у нее французский типаж, т.е. каре и ножки ножницами) — и показал вот так (жест дояра, акценты мужских пальцев) — на кнопки, дева орлеанская, дави! И в чем plot device? (Лена слегка раздражена, понимаю, дети). А в том, что дояра интерпретировала иначе, зарделась свекловично и стуканула кой-куда, если спустя месяц, созваниваясь с Тебенько (помнишь Тебенько? похожа на богиню-мать палеолита) насчет японской графики, встретил минуту морального молчания, а после — «наш преимущественно женский коллектив ожидал от вас, тем более от вас, совсем другого» — «А ты?» — Не спеши. Тебенько прибавила, что звукооператорши папаша (имя-фамилия — ну как plot device? — ты его читала или только Терруанэ? и лицо зловредное) намерен поговорить со мною по-мужски. «А ты?» — «Жду секундантов и электриков». Зато дочурка расцвела, теперь селебрити, раньше чуралась дояра, теперь сама надаивает статьи о розовой, о голубой любви, почти по Пикассо, а может, по Терруанэ? Когда ты подшофе, ты пошляк (Лена), как и все, увы-увы, особи мужской породы, увы. Особи? нет, особи не из ее репертуара, здесь сценарий утрирован, хотя схожие фразы говорила въяве, а не только в сновидческих свиданиях, правда, в смягченном, с ее точки зрения, варианте — «У тебя как-то странно получается: у Никогосяна ты был откровенно пьян и даже очень смешно поглядывал на его фруктозную жену, но был милый, а у нас после первой рюмки лепишь гадости». (Каженный раз? О-ля-ля, статистика фальшива.) «Зачем ты столько пил у Любарских? Чтобы цитировать его внучкам статьи деда о марксизме-ленинизме? К нему, между прочим, неотложку вызвали». (Будь разборчивей в знакомствах, а неотложку требуют регулярно, может, из-за симпатичной неотложечки?) «Зачем при Шницеле сказал, что обожаешь шницели? Все гоготали, только он не понял». (Пусть чаще глядит в зеркало.) «А к Гомбергу ты уже завалился вдрабадан и начал лекцию, что маленькие люди — не маленькие графоманы. Разве не жестокость? Он накануне получил сигнальный экземпляр своей монографии». (Все знают, Гомберг — мыльный пузырек, к тому же он веселился громче всех, мы даже пили брудершафт.) «А эта твоя шуточка? Ты ведь был под мухой, скажи, что был, когда выдал, что следующего Нобеля вручат Джорджу Терруанэ, а если не вручат, то ты попросишь ввести войска в Стокгольм. Чем тебе Стокгольм-то не угодил?» Вот благодарность за добрые намерения. Вообще с Терруанэ у нее пунктик. Дико обиделась, что я де объяснил успех Терруанэ среди европеек (разве я так изъясняюсь?) финальной сценой оргазма — «ааааааааааааа!» на страницу и лишь «бо-жес-тве-нно» в конце. Может, и сболтнул. Не помню. Чтó, мне теперь ее расспрашивать: оргазм был или оргазм не был?