Затем женщина заулыбалась.
Ханну неприятно осенило — очевидно, ее только что сравнили с прилипшей к экрану дочерью, и сравнение было не в пользу Ханны. Внутреннее озорство снова улетучилось.
Восемь часов назад она выглядела как образцовая личная помощница самого успешного продюсера Австралии, несмотря на ее прошлое девочки-сорванца. Да, можно вывезти девушку из крошечной Тасмании, но нельзя…
Но вслух она этого не сказала. Пожав плечами, она признала:
— Я персональный помощник мистера Найта.
— А-а, — кивнула женщина.
Очевидно, для нее на вопрос, зачем такой мужчина, как он, проводит время с девушкой вроде нее, был дан ответ.
Сказав еще пару слов на прощанье, Ханна повернула женщину в противоположном направлении и, слегка подтолкнув, помахала ей вслед. Та, словно зомби, поплелась по улице.
Ханна удовлетворенно потерла руки. Еще одна успешно сделанная работа. Когда она повернулась, Брэдли устало тер глаза, подняв солнечные очки на лоб так, что теперь она могла разглядеть почти серебристую радужку его глаз.
Только теперь он начал постепенно расслабляться. Напряжение покинуло его тело, и он буквально сполз под стол.
Нарочитая апатия была только фасадом. Попыткой скрыть те его качества, которые влекли к нему окружающих, словно мотыльков к пламени.
Даже Ханна была подвластна его очарованию, ей не мешало даже сознание того, что она вот-вот станет отдушиной для преследовавшего его в последние дни угрюмого расположения духа.
Вот почему ей была так нужна передышка, и слава богу, что на носу выходные! У нее появится возможность встретить мужчину ее мечты. Он ждал ее где-то. Ханна была в этом уверена. И она не собиралась соглашаться на меньшее. Она отлично знала, как выглядит это самое «меньшее», на примере ее матери, которая сменила трех мужей после смерти отца Ханны. Ничего хорошего. Такой ее жизнь не будет.
Она завороженно моргнула, когда лицо шефа предстало перед ее взором во всей красе. Он был просто неотразим. Но каждая женщина, которая надеялась быть «той самой» для Брэдли Найта, напрашивалась на разбитое сердце. Многие пытались. Найдутся те, кто еще будет пытаться. Но никто на свете не поколеблет эту гору.
Ханна заправила непокорную прядь за ухо и нацепила на лицо улыбку. Когда она подошла к столу, Брэдли даже не поднял взгляда. Наверное, он даже не понял, что она отходила.
— Ну разве она не прелесть, эта дама? — пропела Ханна. — Мы обязательно пошлем ее дочери диск с последним сезоном «Путешественников» с твоим автографом.
— Ну почему я? — спросил Брэдли, все еще глядя вдаль.
Она знала — он говорил не о диске.
— Потому что ты родился везунчиком, — отрезала она.
— Ты думаешь, я везучий? — спросил он.
— Ну да. Феи посыпали твою колыбельку волшебной пыльцой, пока ты спал. Почему еще, по-твоему, у тебя все получается, за что бы ты ни взялся?
Он покосился на нее.
— Так ты считаешь, что тяжелая работа, упорство и изначальное желание любого мужчины доказать свою состоятельность к делу не относятся?
Ханна постучала по подбородку пальцем и возвела глаза к ясному небу. Потом она улыбнулась:
— Не-а.
Его смех прошелся по ее телу теплой волной, вызывая совсем другой диапазон чувств.
— Если ты и правда хочешь узнать, почему ты такой везучий, позвони дочке той дамы. Пригласи ее на ужин. И спроси ее сам. — Она помахала в воздухе обрывком бумаги с нацарапанными на нем адресом и телефоном. — Подумай, какой шум поднимется. «Брэдли Найт встречается с поклонницей. Влюбляется. Переезжает в благополучный пригород. Становится тренером детской бейсбольной команды, в которой играет его отпрыск. Учится жарить ягненка на гриле».
Брэдли сощурился. И стал постепенно выпрямляться — медленно, лениво, но он никого не мог обмануть нарочитой неторопливостью — за каждым движением таилась нешуточная сила.
— Сейчас, — сказал он предостерегающе, — я очень рад, что ты моя помощница, а не пиар-менеджер.
Ханна заложила бумажный огрызок между страницами своего ежедневника в кожаном переплете и сказала:
— Да, я тоже. Не уверена, что смогу профессионально зарабатывать на жизнь, убеждая других в том, какой ты замечательный. Я и так работаю как вол — куда мне еще и это бремя?
Он наморщил лоб и наклонился к ней через стол. Он был такой массивный, что загораживал свет, — гора, а не мужчина.