После того как они ушли, нас потащили завтракать.
В очереди я встал рядом с Вовкой, тем, что попер мое снотворное.
– Что ж ты, сволочь, делаешь? – прошипел я.
– А чё?
У Вовы затянувшийся период адаптации. Доктора никак не могут добиться его вливания в общий дружный коллектив. На самом деле Вован просто косит. Я уж не знаю, от кого он скрывается и что прячет, но он самый нормальный в стенках нашей психушки человек. Нормальнее некоторых медицинских работников.
– Ничё, гад. У Лени приступ был, я всю ночь не спал. Тебе что, не хватает одной таблетки?
– Не-а… – ответил Володя не моргнув глазом. – Знаешь… Ну, совершенно не втыкает. Зато ты за Ленчиком присмотрел. Все польза.
– Падла ты, – отозвался я. – Тебя бы на всю ночь с ним оставить…
– Да ладно… – Вова миролюбиво ткнул меня в бок. Меня качнуло, чувствовалась разница в комплекции. – Я тебе сегодня косячок уступлю. Не возражаешь?
Я не возражал, и он, тихонько похрюкивая, продвинулся вперед.
На каких харчах Вова здоровеет, мне непонятно. То, чем кормят в больнице, совершенно не располагает к полноте. Скорее уж наоборот, тут все условия для похудания. Однако Вовке этого хватает. Румяный и толстый, он мне напоминает странно извращенную вариацию одного персонажа из романа Ремарка «Искра жизни». Я точно не помнил, как звали того еврея в концентрационном лагере, который мог достать почти все, активно торговал с «волей», но Вовка был похож на него во всем, кроме чрезмерной откормлен-ности. Этот талантливый артист, успешно прикидывающийся умалишенным, мог достать все, что угодно, не нарушая правил внутреннего распорядка и не попадаясь на глаза персоналу. Впрочем, некоторые санитары почти наверняка были вовлечены в его афер-ки. Иногда мне казалось, что он делал свой маленький бизнес из «любви к искусству». Рынок сбыта в лечебнице был невелик, в основном Вовкиными услугами пользовались симулянты и наркоманы, которых было в стенах клиники немного.
Сидя напротив Вована, я рассматривал его, старательно жующего геркулесовую кашу, и в очередной раз думал о том, кем же он был «там»? Там – это за стенами больницы. Глупые размышления. Глупые и опасные.
Каждый симулянт попадает в психуху по причинам личного характера. В основном это связано с потребностью спрятаться от кого-либо. От конкурентов, от бандитов, от кредиторов, от закона, от не в меру резвого государства. И методы у каждого симулянта свои, персональные. Все те, кто усиленно косит, – это виртуозы своего дела, артисты. Хотя некоторые, но таких у нас совсем мало, просто платят кому надо и оказываются в персональной палате. Даже Петрович иногда закрывает на это глаза. Он же тоже человек.
Это очень интересное занятие – пытаться выявить среди реально больных людей симулянтов. В этом замкнутом человеческом кругу, слепленном по гротескной кальке с настоящего общества, всегда царит недоверие, все находятся в постоянном напряжении, и особенно те, кто скрывается от своих бывших подельников или конкурентов. Вопреки распространенному мнению, в психушку не так уж просто попасть, а удержаться тут еще труднее. Особенно если налицо все признаки нормальности, а артистизма ноль. Но если вы уже сюда попали и сумели найти нужную линию поведения, достать вас снаружи тоже нелегко. Хорошая клетка, которая при случае может превратиться в мышеловку.
– Чего уставился? – спросил Вовка, не прекращая пережевывать кашу.
Видимо, я слишком долго на него пялился, и он заподозрил недоброе.
– Да вот, – пожал я плечами. – Думаю, чего ты тут делаешь?..
Вова засопел, прервал процесс поглощения серой жижи, что называлась кашей, и посмотрел на меня исподлобья:
– А тебе чего от этого?
– Просто интересно. Ты везде устроиться сможешь. Вот и думаю, с чего тебя сюда занесло… С твоими-то талантами.
Вова снова застучал по тарелке ложкой.
– Много будешь знать… Мало будешь жить… – расслышал я сквозь чавканье. – Ты здесь по делу, и я тоже, так что лопай себе, и все…
– Скучный ты человек, – сказал я. – При всей своей оригинальности.
Вова почесал лоб и посмотрел на меня заинтересованно.
– Зато ты уж больно веселый…
И вдруг мне показалось, что за этими словами что-то было. Какой-то дополнительный, скрытый подтекст, понять который мне нужно, даже необходимо.
Есть расхотелось совершенно.
После завтрака Вовчик сунул мне в руку туго свернутую сигаретку с коноплей, которую я тут же использовал в туалете.