Князь с готовностью исполнил его пожелание.
— Где же княгиня? — опустошив второй бокал, осведомился Распутин.
— Скоро подойдет. Ей надо проводить подруг и переодеться, — ответил Юсупов.
— Ах, женщины, Боже их благослови, — проговорил монах. — Моя матушка, помнится, все повторяла: «Жена не рукавица, на гвоздик не повесишь». Ха-ха. Ну а я бы выразился иначе: «Всякому овощу свое время».
Юсупов даже вздрогнул.
— Это вы о чем? Это вы к чему клоните?
И снова взялся обильно потеть.
Распутин похлопал его по плечу.
— К тому, что женщины, благослови их Господь, что твои овощи: каждая свое время знает, а мы, скудоумные, — куда уж нам. — И провел рукой по лбу. — Ну тут и натоплено!
— Да, изрядно, — сказал Юсупов и промокнул лоб платком.
— Тогда спой мне, чтобы скоротать время, пока придет твоя женушка, — сказал монах, указывая на гитару, стоявшую возле стены. — Я раньше часто слышал, как ты поешь… когда мы с тобой вместе бродили по темным закоулкам этого города. Не откажи — хочу снова послушать, ради тех прежних деньков! И ради твоей Ирины, прелестницы.
Юсупов кивнул. Дернул горлом. Снова кивнул. Нагнулся за гитарой. И запел, перебирая струны.
Я ушам своим поверить не мог. В комнате кто-то пел, немного фальшивя. Я вновь придвинулся к дверце и осторожно выглянул в окошечко. Распутин по-прежнему держался на ногах, хотя на столе определенно недоставало пирожных, но зато виднелся опустошенный бокал. А Юсупов, этот никчемный клоун из привилегированного класса, бренчал на гитаре и пел! Он что, от волнения растерял все мужество? Решил в последний момент все-таки не убивать старинного дружка? Я отвернулся от этого зрелища, взбежал по ступенькам черного хода — и на самом верху лестницы, что вела в подвальный этаж, встретил доктора Л., Пуришкевича и великого князя Дмитрия.
— Ради бога, что вообще происходит? — спросил я, осмеливаясь лишь шептать. — Берусь утверждать, он съел несколько пирожных! И бокал вина выпил!
— Как минимум два, — сказал доктор Л. — Мы слышали, как он просил налить ему еще. Он, — тут доктор тоже зашептал, — и не человек вовсе! Это сам дьявол! Там яду было — роту казаков уложить! Я-то уж знаю, я сам его подмешивал.
Вид у него был раздавленный. Произнеся эти слова, он прямо у нас на глазах погрузился в совершеннейший ступор.
Я взял его за руки, но это не подействовало. Пришлось влепить ему пощечину, чтобы хоть как-то привести в себя.
Пока мы шептались там наверху, нашего слуха достигал неверный фальцет Юсупова, выводивший песню за песней.
Я спросил:
— Ну что, идем вниз?
— Нет, нет, нет! — с жаром прошептал Пуришкевич. — Так все сразу раскроется!
— Как будто он еще не исполнился подозрений.
— Он же крестьянин, — сказал великий князь.
Можно подумать, это хоть что-нибудь объясняло.
Тут уже и меня стала пробирать дрожь. Чтобы вот так все завершилось? Это после всех наших усилий и тщательного планирования?.. Ну уж нет, сказал я себе. Это самое худшее, что только может произойти. Эх, знать бы, где упадешь…
И в это время дверь подвальной комнаты неожиданно отворилась. Мы все невольно подались назад, и, боюсь, я отскочил проворней других. Но нашим глазам предстал всего лишь бедолага Юсупов, говоривший через плечо:
— Скушай еще пирожное, батюшка. А я схожу посмотрю, что так задерживает мою жену!
В ответ изнутри донесся несколько охрипший голос Распутина:
— Любовь, как и яйца, лучше всего, когда свежие.
— Крестьянин, — повторил великий князь, а Юсупов поднялся к нам по лестнице.
Если меня дрожь, как я сказал, лишь пробирала, то Юсупов трясся как осиновый лист, пот с него лился ручьями.
— Что мне делать? — спрашивал он. — Что я вообще могу сделать?..
Пуришкевич лаконично ответил:
— Мы не можем позволить себе оставить его полумертвым.
Великий князь вручил Юсупову пистолет.
— Будь мужчиной! — сказал он, и Юсупов поплелся вниз по лестнице, держа оружие за спиной.
И вновь долетел голос Распутина:
— Бога ради, еще вина! — После чего он добавил: — Думы наши о Боге, но мужество облечено плотью.
В следующее мгновение мы услышали выстрел. И следом — визгливый крик.
— Идемте, — сказал великий князь. — Наверное, все уже кончено.
Я такой уверенности не испытывал, но в этой компании мое мнение не очень-то и спрашивали.
Мы плотной толпой сбежали вниз по лестнице. Первым — великий князь, следом доктор Л. Пуришкевич отстал.