Железо и по сию пору остается основой нашего производства. И значит, согласно археологической периодизации мы живем в одну эпоху со скифами — в железном веке.
Человек познакомился с железом задолго до наступления железного века, о неизбежном приходе которого зарницами возвещали трассы метеоров.
Первые куски железа, попавшие в руки людей, в буквальном смысле слова свалились с неба. Человек поклонялся им, как божествам, а иногда пробовал изготовлять из «небесных камней» различные изделия. Например, бусы из метеоритного железа, найденные в погребениях древнего Египта.
Вынимая из сыродутного горна первую крицу, первый кусок железа, полученного из земной руды, человек, вероятно, сознавал, что перед ним своего рода искусственный метеорит, и по-прежнему называл его «небесным камнем» — так окрестили железо многие древние народы. Железо, которое кажется золотом, когда плавится в горне или падает на Землю из космоса.
Есть, наверно, какая-то глубокая поэтическая связь между нарушающими строй светил кусками металла, что летят с неба на землю, и одушевленным металлом спутников и космических кораблей, отправленных человеком в мировое пространство.
Уже заметно переместились созвездия, уже все в лагере спали, когда в темной степи загорелся костер.
Я вылез из мешка и пошел на огонь.
Различив у костра чью-то фигуру, я остановился. Человек с книжкой в руке то наклонялся к огню, то отшатывался от него. Но он не просто читал, а приплясывал и делал свободной рукой какие-то движения, и я понял: человек у костра поет, в руке у него тетрадь с песнями.
Чтобы не смутить певца, я хрустнул веткой саксаула. Человек отложил в сторону тетрадь и подбросил в костер хворосту.
Мы познакомились. Борис Ильин. Из Днепропетровска. Недавно получил диплом инженера-путейца. Попросился в Алма-Ату. Решил как следует проститься с вольной жизнью студента и туриста, а заодно и со своим товарищем физиком Игорем Скирко. Они дружили с четвертого класса и каждое лето проводили в походах.
Начали с Крыма, с Карадага. Устроились под скалой в Разбойничьей бухте и, перекрывая шум моря, пели туристские песни. Далее Борис решил проститься с лесами, полями и реками средней полосы. Поехали в Поволжье, плыли на плоту, жгли костры на островах, удили рыбу. Когда кончились деньги, поработали в колхозе. Скопировали из энциклопедии карту Аральского моря и двинулись в Казахстан.
По Аралу приплыли на Аму-Дарью. Решили добираться до железной дороги пешком. То, что на пути лежала пустыня Кызылкум, приятелей не остановило — на карте были обозначены дороги и точки с экзотическими названиями. Путешественники не знали, что это верблюжьи тропы и колодцы, где никто не живет. Несмотря на энциклопедию, это было самое настоящее мальчишество. Неизвестно, чем кончилось бы столь рискованное предприятие, не повстречай они в последней перед песками чайхане наших хозяйственников. Те расспросили туристов, ахнули, но, убедившись, что в остальном парни вполне нормальны, предложили им поступить в экспедицию землекопами.
Борис был просто потрясен, что никто из нас, прибыв в пустыню, даже не подумал зажечь по такому случаю костер, чтобы чуть ли не до утра кипятить чай, собирать хворост и — самое главное — петь у огня всевозможные походные песни. Забраться в палатки и лечь спать! Это не вмещалось в его туристское сознание. Даже Игорь, родная душа, не высидел у костра столько, сколько положено истинному романтику.
И хранитель романтических традиций с выжженной солнцем лохматой шевелюрой собрался в одиночестве отстоять эту вахту за всех нас, бессовестных обывателей пустыни, вахту, длительность которой измерялась не часами, а песнями и брошенными в костер ветками.
Глава вторая
Раскопки начались 13 августа. Начальник нашей экспедиции Сергей Павлович Толстов уверяет, что 13 — самое лучшее число. Но реакционные жрецы скрыли этот факт от народа, чтобы тайком наслаждаться дарами «чертовой дюжины».
Рассвет. Топот ног. Стук умывальников. Фигуры в зеленых брезентовых костюмах и белых докторских колпачках (это наша спецодежда). Лоховиц в таком колпачке похож на хирурга, я, как говорят, — на терапевта, рабочие — на дюжих молодцов-санитаров.
У крайних палаток остановилось стадо любопытных верблюдов. Ветер раздувает шерсть на их лебединых шеях и косматых горбах. Среди верблюдов — студент Гена Королев. Для полного счастья ему не хватает одного: вот бы увидели его сейчас московские знакомые!
Я его понимаю. Приятно быть своим человеком в пустыне. И конечно, хочется видеть себя в этой роли как бы со стороны, чьими-то восторженными глазами. Словом, хочется произвести впечатление.