связалось в
змееголовые свобод —
снасти —: в
узел
(и пере- и противо- и много- и дважды- и ты-
сячеузел), которым
приплод хищных звёзд
с глазами мясопустных ночей считал в бездне
бук-, бук-, бук —
вы, вы.
Из книги
Atemwende
Поворот дыхания
* * *
Ты можешь меня, не стесняясь,
угощать снегом:
сколько раз я, плечом к плечу,
шагал с тутовым деревом через лето,
столько раз кричал его самый юный
листок.
* * *
Разъедена тем, что не снилось,
страна хлеба, исхоженная без сна, насыпает
гору-жизнь.
Из её крошек
ты заново лепишь нам имена,
которые я — на каждом
пальце глаз,
похожий на твой —
ощупываю
в поиске места, сквозь которое смог бы
дополуночничать до тебя,
яркая
голод-свеча во рту.
* * *
В реках на север от будущего
я закидываю сеть, а ты её,
мешкая, наполняешь
тенью, которую написали
камни.
* * *
Твой бодливый от бдения сон.
С двенадцать раз винто-
образно в его
рог врезанным
следом от слова.
Последний удар, наносимый рогом.
В от —
весной, узкой
расщелине дня вверх
на баграх идёт переправа:
она — проводник
тому, что прочитано раной.
* * *
Вытравлено твоей
речи лучевым ветром
пёстрое пустословие на-
житков — сто-
языкий само-
стих, исстих.
Вы —
момина — просверлен,
свободен
путь между человеко-
подобными
кающимися снегами{19}, к
гостеприимным
ледниковым столам{20} и пещерам.
Глубоко
во времени трещине,
рядом
с сотами льда
ждёт, кристалл дыхания,
твоё непреложное
свидетельство.
* * *
Годный для пения остаток — очертания
того, кто сквозь
серповидные письмена пробился беззвучно,
в стороне, на снежном месте.
Вихрится
под бровями —
кометами
толща взгляда, к
ней устремляется сердце, спутник,
затемнённый и крохотный,
с вовне
уловленной искрой.
— Без права голоса, сообщи, губа,
о том, что нечто ещё происходит
неподалёку.
* * *
Под кожу рук мне вшито:
руками утешенное,
твоё имя.
Когда я замешиваю комок
воздуха, нашу пищу,
его заквашивает
слабое тление букв из
безумно-раскрытой
пóры.
* * *
Понтийское Однажды: здесь,
капля,
на
утонувшей лопасти от весла,
глубоко
в окаменевшей присяге,
оно зашелестит.
(На отвесном
тросе дыхания, тогда,
выше, чем сверху,
между двух узлов боли, пока
белая
татарская луна карабкалась к нам,
я зарывался в тебя и в тебя.)
Глория
пепла позади
вас, на три стороны,
руки.
То, что перед вами, с востока, вы-
пало жребием, страшно.
Никто
не свидетельствует
за свидетеля.
* * *
Целая нота:
из-под боли вступает виолончель:
силы тяги, ступенчато восходящие в противо-
небеса,
катят невнятицу перед
линией схода на посадку и к выезду,
вечер,
подъём по которому позади,
полон лёгочных разветвлений,
два
дыхательных облака дыма
роют яму в книге,
раскрытой шумом в висках,
что-то становится правдой,
двенадцатикратно накаляется
то, во что метко попали по ту сторону стрелы,
черно-
кровная пьёт
чернокровного семя,
всё — меньше, чем
оно есть,
всё — больше.