А в «Медицинском вестнике» два очень почтенных астробиолога, напротив, уверяют, что жизнь на Эффе давно уже угасла, ибо, по их подсчетам, Желтая звезда гораздо старше нашей. О девушке с Эффы во всех статьях говорится иронически. Высказываются даже предположения: не попала ли случайно на магнитную ленту космической ракеты одна из дикторш наших многочисленных телевизионных станций?
А что, если это действительно так? Поводов к сомнениям более чем достаточно не только у ученых. Мало разве прочитано нами фантастических романов об обитателях других миров, и почти всюду изображаются они не такими, как мы. Вот и сейчас в моем воображении возникают то безобразные существа с огромными черепами и хилыми тельцами, то какие-то четверорукие чудовища с могучими телами и микроскопическими черепными коробками.
Я не принимаю всерьез весь этот фантастический мир, созданный нашими писателями, но окажись на магнитной ленте космической ракеты какой-либо из этих уродов, я бы, кажется, меньше сомневалась в его реальности. И в то же время я не могу не верить Рэшэду…
У меня голова начинает кружиться от подобных мыслей.
Нужно, пожалуй, зайти к брату, посоветоваться с ним, сама я в этом ни за что не разберусь.
Хоррэла нахожу в центральном павильоне нашей обсерватории. Мой брат чем-то озабочен.
— Что мрачный такой?
— Был сегодня неприятный разговор в Совете, — неохотно отвечает Хоррэл.
— О Рэшэде?
— О нем. Обвинили его в несерьезности обоснования гипотезы о существовании разумной жизни на Эффе. Рекомендовали не выступать пока нигде по этому вопросу, прежде чем будут окончательно восстановлены показания приборов космической ракеты.
— А кто присутствовал при этом разговоре?
— Почти все члены Совета.
— И Джэхэндр?
— И он тоже.
— Это уж не он ли обвинил Рэшэда в несерьезности?
— Ну что ты! — Хоррэл вскидывает на меня удивленные глаза. — Напротив, пытался даже защищать его. Не очень, правда, успешно.
— Рэшэд тоже при этом присутствовал?
— Как же можно вести такой разговор без него?
— Ну, а Рэшэд?..
Я изо всех сил стараюсь не выдать своего волнения, но это мне не очень удается. Хоррэл, однако, не замечает ничего: он весь погружен в свои мысли и ждет не дождется, когда я уйду.
— Ты же знаешь его характер, — рассеянно отвечает он. — Спокоен, как всегда. Даже я волновался за него, пожалуй, больше, чем он сам.
— Но в чем же все-таки обвинили его конкретно?
— В том, что ему не следовало демонстрировать магнитную ленту с изображением девушки столь широкой аудитории. Ты же знаешь, что по его просьбе на заседание были приглашены, кроме астрономов, многие другие ученые, не члены Совета.
— А что ответил на это Рэшэд?
— Что он не видит оснований скрывать эту магнитную ленту от научного мира. В существовании же на Эффе высокоразвитой жизни он по-прежнему не сомневается.
— А ты? — настороженно заглядываю я в глаза брата.
Он отвечает, почти не задумываясь:
— В том, что на Эффе возможна жизнь, не сомневаюсь и я. Для этого на ней имеются все необходимые условия.
Он говорит это таким тоном, будто мне и без дальнейших пояснений все должно быть ясно. Но мне не все ясно. Мне теперь вообще хочется знать как можно больше и о Желтой звезде, и особенно об Эффе. Почему, например, важны размеры этой планеты для возникновения на ней жизни?
— Дело тут в том, Шэрэль, — устало поясняет Хоррэл (для него все это — прописные истины), — что именно в массах космических тел заключается коренная разница между звездами и планетами. В планете с массой, равной одной двадцатой или одной двадцать пятой такой звезды, как Желтая, внутреннее давление и температура должны повыситься настолько, что станут возможны ядерные реакции. Такое космическое тело, следовательно, само может превратиться в звезду. Но даже в том случае, если бы масса Эффы составляла только одну тысячную массы своей звезды, она все еще была бы слишком велика для возникновения на ней жизни. Почему? Да по той причине, что такая планета способна удержать слишком большую атмосферу, сквозь которую лучи Желтой звезды не в состоянии проникнуть к ее твердой оболочке.
— А маленькие планеты не пригодны, видимо, по противоположной причине? — догадываюсь я. — Они не в состоянии удержать своих атмосфер?
Хоррэл утвердительно кивает:
— Правильно, Шэрэль. Ты теперь видишь, какие жесткие условия ставит живая природа в отношении массы планеты. Желтая звезда имеет довольно многочисленную семью планет, но только на одной из них, Эффе, существуют благоприятные условия. Я даже полагаю, что они такие же, как и на нашей планете. Во всяком случае, по массе она не слишком отличается от нашей и обращается вокруг Желтой звезды примерно в такое же время, как и наша Джумма вокруг Джэххэ. Немаловажно еще и то обстоятельство, что у Джуммы с Эффой не только одинаковые, но и не очень продолжительные обороты вокруг их собственной оси. Это дает возможность лучам наших звезд сравнительно равномерно обогревать поверхности наших планет.
Невольно увлекшись этими объяснениями, Хоррэл спохватывается вдруг:
— Ну ладно, хватит читать лекции, пора и делом заниматься. Я попросил Совет разрешить мне с сегодняшнего дня вести наблюдения только за Эффой.
— А это поможет разгадать ее тайну? — с надеждой спрашиваю я.
— Обычные телескопы, даже с кварцевой оптикой, едва ли дадут возможность обнаружить что-либо новое. Но скоро должен вступить в строй телескоп с электронным преобразователем нового типа. Он специально сконструирован для наблюдения несветящихся собственным светом космических тел. Вот на него-то я и возлагаю большие надежды.
Глава четвертая
Я знаю, что деды наши работали по трети суток. Представляю себе, как это их изнуряло. Оставшееся время уходило, видимо, главным образом на сон и отдых. Когда же было пополнять свои знания, заниматься искусством и спортом? Они, однако, ухитрялись как-то делать все это. Просто непостижимо!
Даже сейчас, когда наш рабочий день составляет шестую часть суток, разве успеваешь осуществить все свои замыслы? Иногда, правда, приходится работать немного больше. Как сейчас, например, когда почти вся молодежь нашей лаборатории добровольно подключилась к группе Рэшэда. Мы увлечены его гипотезой и не жалеем времени. Присоединяются к нам разные специалисты и из других научных обществ.
Я прихожу теперь на работу одной из первых. Сегодня мне особенно не терпится поскорее сесть за свой пульт.
Войдя в лабораторию, замечаю, что дверь в павильон Рэшэда распахнута, как и вчера вечером. Рэшэд уже сидит за своим столом и сосредоточенно чертит что-то. Заметив меня, приветливо здоровается.
— Вы почему так рано, Шэрэль?
— Неожиданно возникла идея еще одного эксперимента с фонограммой, — отвечаю я деланно-равнодушным тоном.
— А вы разве не были на заседании Совета? — улыбается Рэшэд.
— Была.
— И у вас не отпала охота возиться с этой фонограммой?
— Наоборот! — теперь уже не сдерживаясь, горячо восклицаю я.
— Тогда идите-ка сюда, я покажу вам кое-что.
На столе перед Рэшэдом большие листы исчерченной бумаги. Он берет один из них и протягивает мне:
— Помните, кто-то сказал, что на Эффе должно быть слишком много воды? Допускалось даже, что суши там нет вовсе… Опроверг это астробиолог Аттан, напомнив о бесспорном и давно уже известном факте существования в атмосфере Эффы молекулярного кислорода. Бесспорно в связи с этим и существование на Эффе мощной, занимающей колоссальные пространства наземной растительности. Не правда ли?
Я киваю.
— Воды там порядочно, конечно, — продолжает Рэшэд. — Не менее трех четвертей, но и суши должно быть вполне достаточно. Я пометил пунктиром линии, прочерченные локаторами на поверхности Эффы. Они проходят, как видите, по океанам, но там, где они не прошли, может ведь быть и суша. Кроме того, из-за недостаточной аналитической способности тогдашних локаторов они могли показать влажную сушу или снег на полюсах Эффы, как воду. Короче говоря, я попробовал изобразить эту предполагаемую сушу в виде четырех или даже пяти материков. Пусть кто-нибудь докажет мне теперь, что это не так.