— Похоже, что ко мне, — сидевший напротив Лейтенант поднялся. Булат покачал головой.
— Ты не говорил, что тебя зовут Каннинг.
— Не говорил, потому что это не так. Но я не собираюсь мешать Баду называть меня любыми именами, какие ему только придут в голову. Он сейчас начнет рыдать в три ручья по поводу очередной порции загубленных душ, и поправлять его будет, как мне кажется, не лучшей идеей — если, конечно, у тебя не вызывает интереса перспектива остаться без нижней челюсти.
Бад плюхнулся на свободное место. Он и без бронежилета с обвесом выглядел здоровенным.
— Я понял так: не иди навстречу Баду, Бад и сам найдет тебя, — сказал Лейтенант.
— Недурно сказано, — оценил десантник. — Для ковбоя.
— Я тоже не всегда был ковбоем, — сказал Лейтенант. — Мы все раньше были кем-то, кто теперь мирно лежит под уютным могильным камнем. Нонсенс, скорее — всегда оставаться прежним. Даже памятники стираются со течением столетий, время ровняет резкие линии, вода распирает трещины. Тысяча лет, другая — и вместо острого мраморного шпиля перед нами приземистый прыщ, похожий на половой орган младшеклассника.
— Яркая метафора. Думаю теперь использовать ее, когда Гидрар опять обдолбится и начнет тискать шлюх в верхних комнатах.
— Это обстановка на меня так влияет — все эти горячие лампочки, похожие на десятки маленьких солнц — ты словно паришь в теплом невесомом космосе. Слышал, желтый свет поощряет воображение — в старину мне с керосиновой лампой всегда легче писалось.
— Рад подстегивать твое воображение. Лампочек накаливания нет только. Светодиоды дешевле обходятся.
— А еще про тебя болтают, что ты одновременно находишься в настоящем, прошлом и будущем.
— Чистая правда. Но придется поверить мне на слово — проверить это ты никак не сможешь. Кстати, мы уже вели этот разговор. Примерно через пятьдесят лет, когда ты уже достаточно пригляделся ко мне, и решил, что мне можно доверять.
— Лживый сукин сын, вот кто ты такой.
— Я — внушающий доверие мерзавец.
— Не зазнавайся понапрасну.
— Послушай, Бад, — в разговор влез Булат. — Горло горит. Сушит, понимаешь ли. Мне бы повторить, как пару дней назад.
— Мне бы тоже не помешало, — согласился Бад. — Но время бежит вперёд, а бармену пора лечь спать. Так что придется сообразить самому.
Он протопал к стойке, со звоном пошарил под ней и грюкнул о столешницу две пузатые зеленые бутылки, повыше и пониже.
— ‚Маунтин Дью‘ и ‚Джемесон‘. Рецепт прост — один к одному. Повторять до готовности, бар работает до последнего клиента.
— Закрыть потом за собой дверь? — оживился Булат.
— Да хоть с собой унеси, — хмыкнул десантник, отворачиваясь.
— Хорошо у вас тут, — на Лейтенанта, похоже, накатывал отходняк, он заметно клевал носом. — Душевно, как в сказке. Не думал, что после всего, что со мной было, я еще найду силы, еще смогу попасть в такое место…
Десантник остановился на пороге лестницы, ведущей на второй этаж, в номера.
— Я люблю сказки. Но и этой настанет конец, а на её место придёт новая. Может быть, менее приятная. Или в ней будет больше любовной лирики. Но пока есть только она — вот такая.
***
Часть 2
Почему бы не поговорить, когда поднимаешься по скрипящим ступенькам дома с привидениями?
Почему бы не поговорить, когда в нескольких метрах от тебя, возможно, затаилась самая опасная демоница в Городе-минус-один и его пустынных окрестностях?
Бад не видел в этом никакой проблемы. А Лейтенант не видел причины отказывать говорливому ветерану.
— Уже к концу двадцать первого века от американской армии остался только призрак ее былого величия. Даже не скелет, заметь — призрак. Одна придворная дивизия — была очень хороша, надо признать — и многочисленные частные военные лавочки, состоящие обычно из откровенного отребья. Даже Гидрара туда не взяли бы, понимаешь? Он для них слишком нормален.
Лейтенант обернулся. Брюнет в модном костюме исправно топал по лестнице за ними и больше не ухмылялся, но глаза его были абсолютно пусты, а из приоткрытого рта текла тонкой прозрачной струйкой слюна. Лестница отдавала потрескавшимся серым деревом и старостью, с нее невесомыми тенями вспархивали порой пыльные ночные бабочки. Лучи фонарей резали темноту плотными горячими клинками.
— Если в этой твоей придворной дивизии все такие же, как и ты, даже ее должно хватить для любых операций — кроме полномасштабного вторжения на Юпитер, конечно же.
— Ха! — десантник расплылся в широченной ухмылке, под стать самому себе. Обвешанный оружием, магазинами, в комплексном керамическом бронежилете, рядом с тонким Лейтенантом он выглядел настоящим великаном. — Я не совсем типичен для этого места и времени, парень. Но раз уж оказался здесь, то что же теперь делать? Впрочем, об этом позднее.
Они подошли к двери, ведущей, должно быть, в жилые комнаты, а может, в разверстую пасть преисподней, но в любом случае — прочь от осточертевшей и не таящей больше никаких приятных сюрпризов лестницы. Бад легонько ткнул дверь носом автомата, и та, заскрипев, как тысяча потревоженных мертвецов, отворилась. За ней снова оказалось темно, истекающий свет неохотно проникал через заколоченные окна, и полумрак выглядел недружелюбно, встревожено. Враждебно.
— Пустая комната, — констатировал Лейтенант. Здесь было настолько просторно, что противоположная стена терялась в густом полумраке. — Там, внизу, был отвлекающий маневр их демонического племени. Геллер ускользнула, пока мы рубились с куклами, выглядя как чертовы супергерои.