А наши герои между тем ехали и ехали, пока не очутились в большом людском муравейнике - в Буде, где они тотчас же приступили к делам - каждый занялся тем делом, которое было ему поручено.
Первая роль принадлежала "смазчику", который отличался от нынешних смазчиков тем, что смазывал не колеса, а турецких чиновников, и не маслом, а - золотом. Это ему надлежало бегать от Понтия к Пилату, изловчаться, приводить "доводы", чтобы аудиенция состоялась.
И вот в среду вечером султан допустил депутацию Кечкемета пред свой светлый лик.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Кечкеметские послы явились на прием к султану богато наряженными: доломаны внакидку, сабли на боку. А Михай Лештяк был одет и вовсе как бравый воитель. Сам он и речь держал. В ней кечкеметский бургомистр с таким мастерством и убедительностью изобразил печальную участь Кечкемета, что стоявшие за его спиной четверо сенаторов (пятого, почтенного господина Имеча, еще накануне отправили домой) прослезились. После обильных потоков красноречия кечкеметский бургомистр перешел к нижайшей мольбе города у ног самого могущественного правителя в мире: назначить пашу, чауша или какого-нибудь иного чиновника, пусть даже самого маленького, с постоянной резиденцией в Кечкемете, чтобы он избавил их наконец от налетов хищных грабителей. Уже само присутствие в городе представителя его султанского величества обеспечит покой и мирную жизнь городу.
Тут Лештяк с помощью ловких риторических приемов расписал султану, что за великолепная жизнь ожидает его наместника в Кечкемете: горожане выстроят ему за свой счет каменный дом, будут почитать его, услуживать ему, сладким медом из собственных рук кормить и т. п. Назур-бек, толмач будайского паши, перевел речь кечкеметского головы султану, слушавшему с бесстрастным лицом человека, которому наскучило все на свете, даже сама жизнь. Лишь изредка он едва заметно одобрительно кивал головой. Между прочим, султан был довольно красивый и симпатичный мужчина лет сорока.
Ибрагим-паша, будайский визирь, стоял подле султана, скрестив на груди руки, а в налитых кровью глазах его можно было ясно прочесть напряженное ожидание, словно он хотел сказать: "Речь вашу мы уже слышали, посмотрим теперь, каковы ваши "доводы".
И "доводы" не заставили себя ждать.
Вперед выступил Габор Поросноки. Раскрыв яблочно-зеленого цвета чехол, который он все время держал перед собой, он вынул из него и положил на скамеечку у ног султана золотой кнут и топорик дивной работы.
- Слагаем к ногам твоим, великий император, оружие Кечкемета.
Султан наклонился, взял кнут в руки и некоторое время рассматривал его, а затем перебросился несколькими словами с Ибрагимом-пашою.
Тем временем господин сенатор Инокаи почтительно крякнул и, прочистив горло, затараторил:
- Величайший из великих султанов! Мы предлагаем также скромный дар и для котла доблестных воинов твоих. Соизволь выглянуть в окно.
Назур-бек механически перевел, и султан, нехотя поднявшись с оттоманки, подошел к окну, через которое можно было увидеть красавцев волов и диких скакунов. О последних дарственное слово пролепетал Ференц Криштон. Однако все это не очень-то интересовало могущественного повелителя Востока, и он снова лениво опустился на свое ложе.
Но тут дверь распахнулась, и по залу пролетел нежный ветерок. Может быть, его вызвал шелестящий плеск четырех юбок? В зал вошли кечкеметские девушки, прелестные, так и дышащие свежестью.
Увидев их, султан с живостью вскочил.
Критятоф Агоштон вышел на середину и, став в позу школьника, преподносящего- папаше букет, стыдливо продекламировал:
- Принесли мы и немножко цветов...
Султан, разумеется, не понимал по-венгерски, но тут он заулыбался, не дожидаясь вмешательства переводчика, а затем весело крикнул будайскому визирю:
- Покрывало на них поскорее, Ибрагим! (Что на восточном языке означало: "Чтобы вы ни единого мига не оскверняли их своими грешными взглядами!")
Пока паша помчался отдавать распоряжения, султан медленно, небрежно сказал что-то толмачу.
- Его величество султан, чью тень оберегает аллах, говорит вам, неверные, что он обдумает вашу просьбу. А пока можете идти и ждать его решения, - перевел толмач и сделал знак, что аудиенция окончена.
Но почтеннейший Агоштон, видя султана в отличном расположении духа, решил, что наступил час свершить поступок, который навеки запечатлеется в людской памяти. Поэтому он легонько дернул за ментики уже направившихся к выходу товарищей и, обращаясь к переводчику, сказал:
- О всемогущий толмач, правая рука владыки, передай своему повелителю еще одну нашу нижайшую просьбу.
Великий визирь и все присутствовавшие паши и улемы метнули негодующие взоры на безумца. Не меньше были удивлены и господа кечкеметцы. Однако султан, все еще думавший о цветах Кечкемета, улыбался. А коли султан улыбается, то и солнце светит, в трава растет, и даже камни поют, - еловом, все пребывает в наилучшем порядке.
- Ну, чего еще хотите вы, ненасытные? - по-венгерски обрушился на них тихайский бек Хасан, приближенный Ибрагим-паши. -Поскорее выкладывайте просьбу. А то нынче еще много других депутаций дожидается приема его величества.
- Вот-вот, - осмелев, продолжал Агоштон. - Видели мы в передней надькёрёшскую депутацию и просим его султанское величество: чего бы ни попросили землячки наши, пусть откажет им повелитель!
Хасан-бек засмеялся и сам перевел повелителю правоверных вторую просьбу кечкеметцев. Султан тоже рассмеялся такому странному желанию, еще не встречавшемуся в его практике, в с живостью спросил:
- А в чем причина?
Ответил на вопрос Михай Лештяк:
- Надькёрёш и Кечкемет - такие же друзья, что Мекка и Меддина, или, проще сказать, - кошка с собакой...
Султан пришел в великолепное расположение духа, и толмач, улыбаясь во весь рот, сообщил ответ властелина:
- Радуйтесь! Милостивый падишах обдумает ваше первое пожелание и выполнит второе.
После этого кечкеметцы проследовали во двор, на ходу пожелав "счастливого доброго утра" соседям надькёрёшцам, тоже ожидавшим приема. Спустя несколько минут к ним выглянул тихайский бек (которого накануне посетил "смазчик") и, похлопав сенаторов по плечу, с покровительственным видом обнадежил их:
- Ну и счастливчики вы, плутищи! Угодили вы султану, развеселили его. Будьте покойны, все будет по-вашему.
И он удовлетворенно потер руки в предвкушении ста золотых, обещанных ему в случав, если Кечкемет получит собственного турецкого чиновника...
Обнадеженные кечкеметцы ожидали во дворе, расхваливая речь своего бургомистра и инициативу сенатора Агоштона, который был в необычайном восторге от самого себя и без устали повторял:
- Ну как? Гожусь я на что-нибудь? Есть, есть тут немного ума, землячки! - И при этом похлопывал себя по лбу.
Примерно через полчаса Хасан-бек появился снова. Но на этот раз он свирепо размахивал руками, а гневная жирная рожа его была багровее перца.
- Ну что, свиньи! - еще издали закричал он. - Нахрюкали на свои головы?
Почтенные господа кечкеметцы, как истуканы, недоуменно уставились на него:
- Ради бога, что случилось-то?
- А то случилось, что вы безмозглые! Ведь надькёрёшская депутация пришла к султану с жалобой, что им-де невыносимо тяжело улаживать свои повседневные дела и нести повинности, поскольку сольнокский и будайский паши находятся далеко от их города. И просили они поэтому создать новый турецкий административный центр поблизости, в городе Кечкемете.
- А мы!.. - пролепетал Йожеф Инокаи.
- А вы добились у султана обещания, что он откажет надькёрёшцам, с какой бы просьбой они ни пришли. Чтоб вы подохли!
С этими словами бек повернулся и, по турецкому обыкновению, дважды плюнул на землю перед кечкеметцами.