ГЛАВА ВТОРАЯ
Отчаяние охватило город. Дела Кечкемета шли с каждым днем все хуже и хуже. Суды бездействовали с той поры, как отменили ярмарки, поскольку негде стало ловить судей: в Кечкемете были в обычае так называемые "ловленные суды", составленные в принудительном порядке из приехавших на ярмарку иноземцев2, А после того как Янош Сюч сложил жезл бургомистра, в городе не нашлось ни одного человека, согласного взять этот жезл в свои руки. Дураков-то нет получать на дню по четыре-пять невыполнимых приказов с ласковыми приписками вроде: "- иначе посажу тебя на кол". (А в этом сумасшедшем мире не удивительно, если автор послания однажды именно так и поступит!)
Народ начал вслух высказывать свое недовольство:
- Или уходить нам всем отсюда, или помирать... Только дальше так жить нельзя!
- Надо что-то предпринять.
- Но что? Самим же нам не прогнать турок, коли даже императору это не под силу!
Однажды, когда озабоченные сенаторы совещались в ратуше, услышали они - кто-то кричит им с улицы в окно:
- А я вам говорю, господа, не прогонять турок надо, а, наоборот, призвать их в Кечкемет!
Сенаторы повернулись на голос:
- Кто посмел так говорить? Кто этот безумец?
- Сын портного Лештяка!
- Да как он смеет вмешиваться в наши разговоры? - возмутился сенатор Мартон Залади и, подозвав гайдука, тут же приказал: - Прикрой-ка, милый, окно!
Зато Габор Поросноки вскочил со своего стула, словно подброшенный неведомой силой, и закричал:
- Неправильно делаешь, что парня прогоняешь! Надо выслушать его.
Серьезные отцы города покачали головами, но не решились возражать самому почтенному из сенаторов. Только Криштоф Агоштон проворчал:
- Отец - дурак, и сын в него. Школяра на консилиум приглашаем. Уж он-то даст вам консилиум, - сам недавно получил!
- Что такое? - поинтересовался любопытный Ференц Криштон.
- Consilium abeundi, ха-ха-ха! Выгнали его из Надьварадской семинарии. Пусть, пусть он вам совет даст! И так у нас с вами, господа, не бог весть какой авторитет, а после этого и вовсе не будет!
И сенатор начал рассказывать: родитель юноши-то и вправду придурковат, колесика в голове не хватает! На днях, например, святой отец Бруно послал к нему свое платье, чтобы тот удалил с него жирные пятна. Так вы подумайте только, портной пятна-то удалил, да только вместе с сукном. Вырезал их ножницами! Бедного отца Бруно чуть удар не хватил...
Тем временем гайдук Дюри Пинте с готовностью сбегал за Лештяком-младшим и привел его в зал.
Юноша был хорош собой, строен, а жесткие волосы делали его голову похожей на щетку.
- Сынок, - приветливо обратился Поросноки к молодому человеку, - ты сейчас крикнул нам, я слышал, что-то через окно. А ну, не смущайся, разъясни нам свою мысль поподробнее.
Но Мишка Лештяк ничуть не смутился, а ясно, толково принялся рассказывать:
- Я так думаю, почтенные господа, что по нынешним временам мертвые фирманы - письменные гарантии - не очень-то помогут нашему родному городу. В сто раз больше пользы было бы от живого бека или хотя бы чауса3, который, находясь в нашем городе, уберег бы нас от множества мелких неприятностей. Мы - свободный город, господа! Но свобода наша скована из цепей. Поищем-ка лучше себе тирана, чтобы как-то жить дальше!
Исключение из школы (лат.).
Сенаторы удивленно переглянулись, увлеченные мыслью юноши. Давненько не слыхивали они такой прекрасной, страстной речи; давно не звучал столь приятный, звонкий голос в этом зале. С самого утра сидят они здесь, не зная, что делать, и вдруг - будто светоч во мгле.
- Виват! - воскликнул Мате Пуста. - Наконец-то умное слово!
- Дельно говорит! - согласился седовласый Дёрдь Пато, поиграв серебряной цепочкой, украшавшей его ментик. - Берет быка за рога!
Габор Поросноки встал со стула и, подойдя к Мишке Леш-тяку, потрепал его по плечу.
- С этого момента ты наравне с нами имеешь право голоса в сенате, - провозгласил он торжественно. - Присаживайся к нам, господин Лештяк.
У зеленого стола как раз пустовало одно место, - то, что прежде занимал Янош Сюч.
Восторг охватил господ сенаторов: ведь венгры любят неожиданные повороты, вроде только что мною описанного.
Вскочив со своих мест, отцы города бросились пожимать руку пареньку. Даже Криштоф Агоштон примирительно пробормотал, обращаясь к Ференцу Криштону:
- Жаль только, что отец у него - портной. Козья борода!
- Ах, оставьте, сударь! - едко заметил Криштон. - Ведь у нас и на городском гербе козел блеет...4