К пяти вечера 7 июня 1918 года «Грозный мститель» подошел к перрону станции Кальбарово. Усеянные рядами круглых заклепок стальные борта медленно проползали вдоль оцепленного вооруженными красноармейцами перрона. Броневые листы закрывали весь состав вплоть до колес, поэтому со стороны казалось, что к станции подплывает флагманский эсминец Волжской флотилии. Впечатление усиливала изящная женская фигура в морском кителе и кожаной юбке, с комиссарской фуражкой на каштановых, уложенных в круг косой, волосах. Мелькали черные бушлаты, вскинутые бескозырки с золотыми вылинявшими надписями, полосатые тельники, усатые, радостно вопящие рты.
- Лариса! – орали лужеными глотками матросы. – Ла-ри-са!
Лариса Рейснер лучисто улыбалась товарищам по революционной борьбе. Еще недавно они вместе давили контрреволюцию в Петроградском Адмиралтействе, а теперь прибыли сюда для спешного формирования Волжской речной флотилии в целях борьбы с восстанием белочехов.
Духовой оркестр грянул «Интернационал».
- Здорово, братва! – закричала Лариса. – Встречайте Председателя Реввоенсовета
республики товарища Троцкого!
Шеренги ликующе взревели. Лариса спустилась по лесенке на перрон, а в проеме,
как в картинной раме из стали, появилась фигура, с ног до головы закованная в чертову комиссарскую кожу. Перекошенная папаха шевелюры, заостренное клинообразной бородкой лицо, острые усы, сверлящий взгляд сквозь стекла пенсне – Троцкий. Рука наркома простерлась вперед, обвела растопыренными пальцами толпу и сжала ее в кулак.
С бронепоезда на яхту «Межень» перегрузили большой деревянный ящик и личную поклажу вождя, любившего путешествовать с комфортом.
До Свияжска дошли за полночь. Ларису разбудил Троцкий. Они вышли из каюты на палубу. В темноте слышался голос матроса, промеряющего глубину. Хлюпала вода, показался фонарь на берегу, на него пошли, ткнулись боком о причал, Ларису качнуло к Троцкому, он обнял ее за плечи. Ударила зарница, выхватив из тьмы сказочный городок на холме. Очертились по мерцающему небу купола церквей, зубцы крепостных стен, и погасли. Остров Буян!
Бросили трап. Троцкий сошел на берег, подал Рейснер руку. За ними при свете факелов матросы на руках вынесли деревянный ящик. В нем, в стружках, лежало таинственное изваяние, долженствующее увидеть завтра свет. Троцкий хлопнул себя по щеке, размазал жирного комара.
- Насосался, эксплуататор!
Лариса засмеялась, ее восхищало чувство юмора этого человека, даже к комару он
подходил с классовых позиций!
Ночью квадратная площадь Свияжска была оцеплена ротой красноармейцев Симбирского Полка Пролетарской славы. До утра продолжались работы. К рассвету на временном постаменте, сколоченном из деревянных горбылей, под конфискованными в храме Троицкого монастыря драгоценными ризами возвышался новый памятник, но кому он был посвящен, никто не знал.
После обеда был созван митинг на площади. Имя Троцкого гремело по России, многие пришли послушать вождя добровольно, монахов согнали на митинг силой.
Троцкий вышел после сытного монастырского обеда, во время которого отведал свияжских медов. На палящем солнце в течение часа он говорил о диктатуре пролетариата, о братстве и «Интернационале». По лицу его катились капли пота, он утирал их платком. Наконец наступила кульминация митинга.
- Товарищи! – рука трибуна указала на статую, укрытую ризами. - Тот, который стоит пока под этим чехлом, должен рассматриваться каждым как невинный человек, который в течение двух тысяч лет был прикован к позорному столбу капиталистической интерпретации истории! Все должны принять его, как великого пролетарского Прометея. Это красный предшественник мировой революции, двенадцатый апостол спасителя буржуев Христа Иуда Искариот!
Толпа онемела. Никто еще не понимал сути происходящего.
По потному лицу Троцкого пробежала болезненная гримаса, он положил себе руку на грудь.
- Я несу вам послание, - сказал он, совсем не тем тоном, каким говорил о часе возмездия и Интернационале. - Я несу грех всех времен. Во мне - правда. Разве вы не узнаете меня? Я - СПАСИТЕЛЬ НАШЕГО ВРЕМЕНИ. Я - ОН!"