Клингу просто не повезло, что он вышел из того же бара, в котором перед этим Сэвидж расспрашивал одного парнишку. К несчастью, Клинг, как и Сэвидж, был блондином. Горя желанием наказать репортера, подростки бросились на Клинга, и он выхватил из заднего кармана служебный револьвер.
Вот так и становятся героями.
Клинг пожал плечами.
Даже пожимая плечами, он не чувствовал никакой боли. Так зачем же ему сидеть в этой дурацкой меблированной комнате, вместо того чтобы патрулировать участок?
Он встал, подошел к окну и выглянул на улицу. Проходящие внизу девушки испытывали затруднения, борясь с сильным ветром, который набрасывался на их юбки. Клинг стал наблюдать.
Ему нравились девушки. Причем нравились все без исключения. Обходя свой участок, он обычно наблюдал за девушками. Это занятие всегда доставляло ему удовольствие. В свои двадцать четыре года он уже был ветераном Корейской войны и мог вспомнить женщин, которых видел там, но для него они никогда не ассоциировались с удовольствием, которое он испытывал, наблюдая за девушками в Америке.
Клинг видел женщин, скорчившихся в грязи, с ввалившимися щеками, с глазами, в которых отражался напалмовый ад, широко расширенными от ужаса перед свистящим ревом реактивных бомбардировщиков. Он видел иссохшие тела женщин, повешенных, в мешковатой стеганой одежде. Он видел женщин, обнаживших груди, чтобы покормить младенцев. Эти груди должны бы быть зрелыми и полными пищи. Вместо этого они были увядшими и ссохшими — сморщенные грозди на засохшей лозе.
Он видел толпы молодых и старых женщин, тянувших руки за едой, и до сих пор вспоминал их немые, умоляющие о подаянии лица и ввалившиеся глаза.
Клинг продолжал наблюдать за девушками. Он смотрел на их сильные ноги, крепкие груди, округлые задики, и это ему было приятно. Возможно, он был психом, но в крепких белых зубах, загорелых лицах и выцветших на солнце волосах было что-то возбуждающее. Почему-то, глядя на них, он сам чувствовал себя сильным. Возможно, он был психом, но при этом у него никогда не возникало никаких ассоциаций с тем, что он видел в Корее.
Стук в дверь заставил Клинга вздрогнуть. Он отвернулся от окна и крикнул:
— Кто там?
— Я, — ответил голос. — Питер.
— Кто? — спросил он.
— Питер. Питер Белл.
«Кто такой Питер Белл?» — подумал Клинг. Он пожал плечами и подошел к комоду. Открыв верхний ящик, достал пистолет 38-го калибра, который лежал там рядом с коробкой зажимов для галстуков. С пистолетом в руке он подошел к двери и чуть-чуть приоткрыл ее. Достаточно получить только одну пулю, а потом обязательно сообразишь, что не следует открывать дверь нараспашку, даже если гость назвал свое имя.
— Берт? — спросил голос. — Это Питер Белл. Открой.
— Сомневаюсь, что вас знаю, — осторожно произнес Клинг, всматриваясь в темный коридор, почти уверенный, что сейчас услышит снаружи залп, разносящий дверь в щепки.
— Ты не знаешь меня? Эй, малыш, это же Питер. Эй, ты меня не помнишь? Мы вместе играли детьми. Там, в Риверхеде. Это же я, Питер Белл.
Клинг открыл дверь немного шире. Стоявшему в коридоре мужчине было не более двадцати семи лет. Рослый и крепко сбитый, в кожаном пиджаке и фуражке яхтсмена. При тусклом освещении Клинг не мог разглядеть его черты, но в этом лице было что-то знакомое, и он почувствовал себя как-то глупо с пистолетом в руке. Он распахнул дверь и пригласил:
— Входи.
Питер Белл вошел в комнату. Пистолет он увидел почти сразу и вытаращил глаза.
— Эй! — воскликнул он. — Эй, черт, в чем дело, Берт?
Небрежно держа пистолет, узнав наконец человека, стоящего перед ним в центре комнаты, Клинг почувствовал, что выглядит смешным. Он робко улыбнулся:
— Я его чистил.
— Теперь ты меня узнал? — спросил Белл, и у Клинга возникло отчетливое впечатление, что его ложь не принята.
— Узнал, — ответил он. — Как жизнь, Питер?
— Да ничего, не могу пожаловаться. — Он протянул руку, и Клинг ее пожал, при свете изучая его лицо более внимательно. Лицо Белла можно было бы назвать приятным, если бы не размеры и форма носа. Вообще-то если была какая-то часть этого лица, которую Клинг не узнал, то это, конечно, массивное и грубое сооружение, нелепо выдающееся между живыми карими глазами. Теперь Клинг вспомнил, что Питер Белл был чрезвычайно красивым мальчиком, и нос, по-видимому, стал одной из тех его частей, которые росли и росли в отрочестве. Последний раз он видел Белла лет пятнадцать назад, после чего тот переехал в другую часть Риверхеда. И следовательно, когда-то за этот промежуток времени нос приобрел новые очертания. Вдруг он понял, что слишком пристально разглядывает эту выпуклость, и неловкость ситуации усилилась, когда Белл спросил: