— Ты так и поступишь?
— Да, конечно. — Берт помолчал. — Признаюсь, мне любопытно, но…
— Понимаю.
— Клер, — спокойно произнес он, — что с тобой происходит?
— Ничего.
— Куда ты уходишь, когда замыкаешься в себе?
— Что?
— Куда ты…
— Не думала, что это заметно. Прости.
— Это заметно, — сказал Клинг. — Расскажи мне о нем.
Клер резко подняла взгляд:
— Не думала, что ты такой хороший детектив.
— Для этого не требуется долгое расследование, — возразил он. В его голосе послышалось уныние, словно он, получив подтверждение своих подозрений, сразу же потерял боевой дух. — Что я могу поделать, если ты влюблена. Многие девушки…
— Не то, — перебила его Клер.
— Многие девушки безнадежно влюблены, — продолжал он. — Парни бросают их, романы заканчиваются неудачей.
— Да не то же! — резко оборвала его Клер, и, когда Берт посмотрел на нее через столик, ее глаза были полны слез.
— Эй, послушай, я…
— Пожалуйста, Берт, я не хочу…
— Но ты сказала, что был парень. Ты сказала…
— Хорошо, — ответила она. — Хорошо, Берт. — Клер прикусила губу. — Хорошо, был парень. И я была безумно в него влюблена. Мне было семнадцать лет — как Джинни Пейдж, — а ему девятнадцать.
Клинг ждал. Она подняла бокал и осушила его. Сделав большой глоток, вздохнула, а Клинг наблюдал за ней и ждал.
— Я его встретила в клубе «Темп». Мы сразу сблизились — знаешь, как это бывает, Берт? Вот и с нами это случилось. Мы строили множество планов. Мы были молоды, сильны и любили.
— Не понимаю, — сказал он.
— Его убили в Корее.
На щите за рекой вспыхнула надпись: «СПРАЙ ЖАРИТ».
За столиком наступила тишина. Клер разглядывала скатерть. Клинг нервно скрестил руки на груди.
— Поэтому не спрашивай, зачем я хожу в «Темп» и дурачусь с юнцами вроде Хада и Томми. Я все время ищу его, Берт, можешь ты это понять? Ищу его лицо, его молодость, его…
Клинг безжалостно оборвал ее:
— Ты его не найдешь.
— Я…
— Не найдешь. И глупо пытаться. Он умер и похоронен в земле. Он…
— Не желаю тебя слушать! — отрезала Клер. — Пожалуйста, отвези меня домой.
— Нет, — возразил он. — Он похоронен мертвым, а ты себя хоронишь заживо, делаешь из себя мученицу, надев в двадцать лет вдовий траур! Что с тобой творится? Ты знаешь, что люди умирают каждый день? Знаешь?
— Заткнись! — крикнула Клер.
— Ты знаешь, что убиваешь себя? Из-за детской любви, из-за…
— Заткнись! — повторила она, и на этот раз ее голос повысился до грани истерики, заставив некоторых посетителей повернуть головы.
— Хорошо! — резко сказал Клинг. — Хорошо, похорони себя! Похорони свою красоту и попытайся скрыть, что ты жива! Носи каждый день траур! Но я думаю, это ложь! Подделка на сорок каратов! — Он помолчал и гневно выпалил: — Уйдем отсюда к чертовой матери — сидим, словно золотые рыбки в аквариуме.
Берт начал подниматься, одновременно подавая знаки официанту. Клер неподвижно сидела напротив. А затем абсолютно внезапно заплакала. Сначала слезы текли медленно, пробиваясь через сжатые ресницы, беззвучно стекая по щекам. Затем ее плечи начали трястись, и она сидела, крепко сжав руки на коленях, тихо всхлипывая, а слезы струились по ее лицу. Клинг никогда раньше не видел такого искреннего страдания. Не желая за этим наблюдать, он отвернулся.
— Готовы сделать заказ, сэр? — спросил официант, бочком подойдя к столику.
— Повторите то же самое, — сказал Берт. Официант начал отходить, но он поймал его за локоть. — Нет. Замените виски с лимонным соком на двойную порцию «Канадиан клаб».
— Да, сэр, — кивнул официант, делая запись в блокноте.
— Я больше не хочу пить, — пробормотала Клер.
— Еще один выпьешь.
— Не хочу ни одного.
У нее снова обильно потекли слезы, и на этот раз Клинг стал за ней наблюдать. Некоторое время она монотонно всхлипывала, а затем слезы остановились так же неожиданно, как начались, оставив ее лицо таким свежим, какими бывают городские улицы после внезапной летней грозы.
— Извини, — сказала она.
— Не нужно извиняться.
— Мне давно нужно было выплакаться.
— Это точно.
Официант принес напитки. Клинг поднял бокал.
— За новое начало, — сказал он.
Клер внимательно на него посмотрела. Прошло довольно много времени, прежде чем она потянулась к своему бокалу, взяла его, подняла и чокнулась с Клингом.
— За новое начало, — повторила она и быстро выпила. — Как крепко, — объявила она.
— Тебе станет лучше.
— Наверное. Прости, Берт. Я не должна была обременять тебя моими горестями.