Я взглянул на Кенни. Он лежал с перекошенным лицом, заткнув пальцами уши.
Я почувствовал себя конченым подонком. Такого ещё никогда не бывало — чтобы я причинил Кенни боль. Чтобы нарочно сделал ему больно. Я себя за это ненавидел. Скорее всего, я и сделал это только потому, что мне была нужна убедительная причина для ненависти к себе. Нашёл чёрную пещеру ненависти и заполз в неё, как упырь в заброшенную могилу.
Я долго пролежал без сна. Сначала я услышал, что Кенни задышал медленно и размеренно. Потом — как тяжело и устало поднимается по лестнице отец. Подождав ещё — не знаю, сколько точно, потому что, когда лежишь без сна, время течёт очень странно, — я встал с кровати, тихонько спустился на кухню и заглянул в Грачикову коробку. Кенни наложил ему туда веточек, листьев и сухой травы. Наверно, хотел изобразить гнездо.
— Привет, Грачик, — сказал я.
Грач снизу вверх смотрел на меня, а я — сверху вниз — на него. С проплешинами на спине и груди он выглядел не очень. Я погладил его, и он на этот раз не стал драться. Вынув грача из коробки, я сел на пол и посадил его себе на коленку. Он сидел смирно и покорно — дикие животные ведут себя так, только когда умирают. Плакал я скорее не по умирающей птице, а по себе, по Кенни и по отцу. Но и по Грачику я тоже, конечно, плакал.
14
Оттого что вечером я не задёрнул занавески, яркие лучи солнца разбудили меня совсем рано утром. Первой моей мыслью было растолкать Кенни и попросить прощения, но потом я подумал, что лучше этого не делать. Он легко забывал плохое, а если я напомню ему о вчерашнем, он только снова расстроится. Перед отцом мне тоже было неудобно. Я понимал, что он хороший, добрый человек, а с тех пор как у них всё образовалось с Дженни, стал вдобавок и хорошим отцом. Но я всё ещё был слишком зол, чтобы перед ним извиниться.
Злость, между прочим, не такая плохая штука. Она придаёт тебе сил, будит желание что-то сделать, вместо того чтобы просто свернуться калачиком и умереть.
И мне очень захотелось сделать одну вещь.
Вчера я был жалким неудачником. Я увязался за Сарой, как бездомный пёс или как дурной запах. Как прилипчивая туалетная вонь. А потом её брат поизмывался надо мной, хотя и был один, без своих дружков.
Я решил, что всё исправлю. Что сегодня всё будет по-другому: я разберусь со Станно, а потом попрошу прощения у отца и у Кенни.
Я оделся. Тина, судя по тому, как она на меня посмотрела, хотела попросить еды, но потом примостилась обратно под бок к Кенни. Собакой она была глупой, но что-то всё-таки соображала.
Хлебнув молока прямо из пакета и схватив со стола горбушку хлеба, чтобы съесть по дороге, я успел на ранний автобус. Когда я приехал к школе, никакие засранцы у задних ворот ещё не кучковались. Во дворе болталось только несколько ботанов, которые всегда приезжали задолго до начала уроков.
Немного погодя двор начал наполняться. Несколько ребят поздоровались со мной, я что-то пробурчал им в ответ.
А потом появился он.
Станно.
Он шёл в сопровождении обычной свиты. Лицо у него было бледное, и выглядел он так, будто плохо себя чувствует.
Отлично.
Я очень надеялся, что ему плохо.
И собирался сделать так, что он почувствует себя гораздо хуже.
Я всё продумал. Я встану у него на пути, прямо здесь и сейчас. Скажу ему, что он скотина и трус и что без своих мордоворотов он никто. Потом ударю. Один раз, точно в зубы, как в кино. Он, как мешок с дерьмом, повалится на землю. А я пойду найду Сару и приглашу её на свидание.
План был великолепный, с этим всякий согласится.
Если он идиот.
Когда я двинулся навстречу Станно, меня охватил нервный, дёрганый задор. По спине и по рукам будто побежали противные насекомые. На ходу я почёсывался, как блохастая собака, и одёргивал одежду.
Приятели Станно заметили меня раньше, чем он сам. И с первого взгляда поняли, что сейчас что-то будет. Один из них толкнул Станно локтем, но тот никак не среагировал, как бы задумавшись о своём, о чём-то гораздо более важном. Казалось, все взгляды устремились на нас. Вопли, галдёж и смех утихли, и над школьным двором повисла мёртвая тишина.
Наконец Станно обратил внимание на происходящее. Он взглянул на меня и попытался придать лицу такое же грозное выражение, как у его спутников. Но с ним по-прежнему что-то было не так. Это прибавило мне уверенности. Он же боится до усрачки. Боится меня. Раньше ничего похожего не случалось. До него, видать, дошло, что сейчас я с ним поквитаюсь и он не сможет мне помешать.