Но скоро картошка кончилась, и её благотворное действие тоже. Это как когда ты маленький и боишься темноты, а мама приходит и целует тебя на ночь, и потом силовое поле её поцелуя ещё какое-то время оберегает тебя, но становится всё слабее и слабее, пока наконец совсем не исчезнет и ты снова не останешься беззащитным перед монстрами.
Я ещё немного бесцельно пошлялся по городу. Дождь перестал, я вышел к церкви, прогулялся по кладбищу, посмотрел на поле, где мы подобрали Грачика, и на серевший за полем перелесок, в котором мы спасли барсучонка. Но потом дождь припустил с новой силой, стало быстро темнеть, и я пошёл домой.
17
Отец меня ждал. Я это понял по тому, что, когда я пришёл, он сидел и ничего не делал. Обычно, когда ты видишь людей, они бывают чем-то заняты — смотрят телик, тупят в интернете, читают газету, болтают, делают что-то ещё. Когда же видишь человека, который не делает ничего, это может означать только одно — он тебя ждёт. Наверно, у людей плохо с многозадачностью и, если они кого-то ждут, ни на что другое их уже не хватает.
А ещё, если видишь человека, который ничего не делает, это часто означает, что у тебя неприятности.
Отец сидел за столом на кухне. И, как мне показалось, долго и напряжённо обдумывал, как и в каком тоне со мной говорить. Он, наверно, перебрал много вариантов — сердито, смущённо, с отвращением, раздражённо, насмешливо. А в итоге сказал печально:
— Ники, зря ты это сделал.
— Ты про что? — спросил я.
— Про всё. Не надо было бить того мальчишку. Не надо было ругаться. Убегать.
— Я его не бил.
— Все говорят, что бил.
— Я его толкнул. И даже не сильно.
— Ему хватило.
Я вспомнил, как Станно весь содрогался, лёжа на земле. И с трудом отогнал от себя это воспоминание.
— Это он задирался, а не я.
— Говорят, он меньше тебя.
— Да, но у него здоровенные приятели и он всегда их натравливал на меня. А ещё он… подлый.
Отец покачал головой.
— Если бы ты тогда не сбежал и рассказал всё директрисе… Как её там?
— Мисс Кемп.
— Ну да. Может, тогда бы этого не случилось.
Тут я напрягся.
— Что ты имеешь в виду? Чего бы не случилось?
— Тебя бы не отчислили.
— В смысле, не отстранили бы от занятий? — Я решил, что именно такое наказание мне назначили. — И на сколько дней?
— Нет, Ники, ты не понял. Тебя не отстранили от занятий. Тебя отчислили, исключили. Выгнали. Навсегда.
— Нет, ну как…
— Ники, ты напал на ученика, потом обругал директора школы. Если бы ты попросил прощения, тебя бы отстранили от занятий на неделю или около того. А так ты дал железный повод тебя выгнать.
Мне вдруг начали изменять органы чувств. Раздался непонятный шум в ушах. Перед глазами всё поплыло.
— Ники, ты понимаешь, что это значит? — продолжал отец.
Я покачал головой. Отчасти в ответ ему, но больше — всему происходящему…
— Тебя переведут в другую школу, — сказал он. — В Милтон-парк.
Милтон-парк была худшей школой в округе. Она была чисто мужской, но совсем не похожей на Итон и другие роскошные частные школы. Туда собирали трудных подростков. Трудных, отмороженных и тупых. После Милтон-парка никто не поступал в университет. Оттуда было две дороги: на пособие по безработице или за решётку.
Такое меня ждало будущее. А я-то мечтал поступить в универ, чтобы изучать там… не знаю… что-нибудь этакое. Поэзию, естествознание, астрономию или великих исторических деятелей. Я лишился всего этого, лишился всех знаний о мире, всех тех чудесных вещей, которые мог бы скопить у себя в голове. Отныне мне предстояло стать наркоманом, вором, заключённым, а потом умереть.
— Чёрт.
В дверях появилась Дженни.
— Можно написать письмо, — сказала она. — Или даже два: в школу и родителям того мальчика. Попросить у всех прощения. И может, тогда тебя простят.
— Не простят, не дождёшься, — сказал отец. — Школе нужно избавиться от трудных подростков, чтобы они не портили ей рейтинг.
— Но Ники же не трудный подросток, — возразила Дженни. — Он просто допустил ошибку…
Я переводил взгляд с него на неё и обратно. Отец выглядел смирившимся с поражением. Дженни выглядела как человек, который пытается не выглядеть смирившимся с поражением. А это ещё хуже. Ложные надежды хуже любой безнадёги.
— Толку всё равно не будет, — сказал я и пошёл наверх.
Только уже в спальне я сообразил, что нигде на кухне не видел картонной коробки.
Это могло означать только одно.
Что Грачик умер.
18
