— Если проболтаешься, считай, вы оба трупы, — сказал Станно. — И ты, и твой дебил.
Ещё чуть-чуть, и я бы вышел из себя и набросился на него, чтобы превратить его морду в кровавую кашу. И пусть бы потом его мордовороты избили меня до полусмерти. Но в последний момент за спиной у Станно возникла улыбающаяся физиономия миссис Пленти. Она преподавала у нас биологию и была всеобщей любимицей. В отличие от большинства учителей она ездила на работу не на машине, а на автобусе и поэтому тоже подходила к школе с задней стороны.
— Кого я вижу, Ники! — сказала она приветливо. — Ты же наверняка домашнее задание по биологии не сделал. Идём, ещё успеешь до урока что-нибудь быстренько в тетрадке нацарапать. И выйдет не хуже, чем всегда.
Миссис Пленти прошла мимо, я поспешил за ней, а через несколько шагов обернулся. Станно вперил в меня неподвижный взгляд, наставил на меня палец и произнёс одними губами: «Трупы».
7
Да.
Сара Станхоуп.
Она-то и была моим настоящим секретом. Она нравилась мне до боли, и эта боль пронзала меня всего сверху донизу, от макушки и до пальцев ног. При виде её у меня будто вскипало и пенилось всё внутри, как пенится в кастрюльке забытое на плите молоко. У меня ни разу не получилось с ней заговорить. Собственно, я даже не пытался. Потому что знал, что начну заикаться, краснеть и нести всякую чушь. Я даже не мог позволить себе посмотреть ей в глаза. Она была слишком хороша для меня — умная, красивая, решительная, суперпопулярная.
Полная моя противоположность.
И к тому же сестра моего злейшего школьного врага.
Остаток дня прошёл в каком-то бреду. В принципе, ничего нового: уроки, перемены, вопящая малышня в коридорах, окрики учителей, изучаемый материал. Но всё это как бы сквозь дымку, как если бы вокруг расстилался густой туман. Думать я мог только про Сару, про то, что надо было сказать, когда она за меня вступилась, что надо было сказать сразу после этого и что было бы лучше всего сказать ей прямо сейчас. Я прокручивал сценки у себя в голове, но даже в собственном воображении оказывался тормозом, неспособным связать двух слов.
Раньше я никогда не парился насчёт внешности — ну, там, одежды, причёски и остального, — а теперь все мысли были о том, как по-дурацки я подстрижен и какие отстойные у меня ботинки.
Я одновременно и очень хотел с кем-нибудь поговорить про Сару, и понимал, что это невозможно. В школе у меня было двое неплохих приятелей: Джонно, парень со странностями, но, в общем, неплохой, и Бенди, парень со странностями, но тоже, в общем… Короче, вы поняли. Мы трое не то чтобы считались звёздами первой величины, но всё-таки занимали не самое низкое положение в школьной пищевой пирамиде.
Длинный и сутулый Бенди всё своё время проводил за компьютером. Причём не в игры играл, а разрабатывал программы и писал код. Что это такое, я себе довольно плохо представляю.
Джонно — персонаж ещё более специфический. Он зациклен на теме туалета. В смысле, на том, что и как он там делает. У него в запасе куча слов и для процесса, и для результатов, и по утрам он первым делом красочно описывает свои туалетные приключения. Думаю, что-то похожее грозит многим из тех, у кого в четырнадцать лет нету ни подружки, ни малейшего шанса ею обзавестись.
Ну то есть я не мог поговорить про Сару с Джонно и Бенди, потому что о таких вещах мы с ними не разговаривали — обычно мы говорили про компьютеры, книжки, футбол и про то, как Джонно с утра сходил по-большому. Если бы я сказал, что запал на Сару, они бы посмотрели на меня как на чокнутого, который сходит с ума по русалке или по ведущей из телика.
Так что всё это сидело у меня внутри и выхода не находило. Когда я говорю «всё это», я имею в виду волнение, страх, смущение, непреодолимую тягу… и да, как это ни глупо, придётся, видно, употребить то самое слово на «л».
Да, и любовь.
Хорошо хоть по понедельникам у нас с Сарой не было общих уроков. А то мне точно настал бы конец. Видеть её на перемене во дворе и то уже было пыткой.
8
А потом наступило время обеда. Обеды у нас в школе вполне съедобные, главное — не брать ничего из «здорового меню». Каждый день гарантированно дают печёную картошку, а к ней какую-нибудь липкую жижу. Иногда жижа бывает коричневая, а иногда — жёлтая. Обычно в ней попадаются непонятные кусочки и комочки, но главное, что она всегда липкая. И выглядит так, будто тебе в тарелку стошнило мартышку.
Вместо печёной картошки я взял лазанью с картошкой фри. Жижа, которая прилагалась к лазанье, была жёлтой и комковатой. Но есть мне так и так не хотелось.