Историки и летописцы нашего села сомневаются, что Надя не заметила подмены, члены-то у всех были разные и она по-разному их чувствовала. Возможно, она не подала виду, решила подыграть или вообще эти хулиганы её позабавили? Но, поразмыслив, Надя решила порвать с Тимохой: он нарушил негласный договор — перепоручил её двум приятелям, а сам встречался с Варварой. В прежние сенокосные страды он соблюдал правило: сенокосный роман только для них двоих, они раз в году отводили душу, отдаваясь свободной страсти. А желающих заменить Тимоху достаточно.
Но главный просчёт Нади в том, что она считала, что согрешила всего один раз в году с Тимохой, а на самом деле трижды, ибо этих «Тимох» было трое. Поэтому она теперь на всякий случай ставит три свечки. Это сложный вопрос — как посчитать число грехов: по числу партнёров или сколько раз тебя поимел за ночь или за месяц один партнёр? Справедливости ради заметим, что в этот сезон она больше не ходила отдохнуть к дальнему овину и никому больше не дала, к неудовольствию этой троицы, которые жаждали повтора: у неё очень горячая и тесная, член ходит туго, с
<p>
</p>
натягом, не то что с Варварой — у той свободная, член движется с люфтом, с зазором, порхает как по сараю воробей.
Ах этот сенокос! Июнь, жара, зной, запах скошенной травы, жужжанье шмелей, трели перепелов... разомлевшие бабы, распластавшиеся на сене... И скоротечные любовные приключения среди мужиков с «литовкой» и баб с граблями... Казалось, все эти бабы легкодоступны, но это не так: большинство как раз недоступны. Но были на сенокосе и другие: дам любому, кто очень хочет, мы пришли на луга, а заодно и... траву покосим. Но даже давалки на сенокосе требовали ласкового и уважительного подхода, грубиян и хам не получал ничего. У некоторых, как у Нади, был постоянный партнёр на сенокосе, они ждали сенокоса всю зиму, чтобы отвести душу, но посторонние не должны были иметь доступа к её прелестям.
Впрочем, опытные бабники-косцы утверждают, что ни одна баба на сенокосе не устоит, нужен лишь индивидуальный подход, прежде всего уважение и ласка, непременно нужно сказать: «Ты здесь самая красивая». Важно время — в смысле, даст не в первый день. Сенокоса век недолог, всего месяц. Один терпеливый бабник рассказывал: «В первый день красотка твёрдо сказала: «Нет, не дам, и не надейся, в этот сезон я решила не давать», — а в последний — сама подошла: «Ну ладно, уговорил», — хотя за весь сенокос я ей не сказал ни слова, лишь в первый день одно слово: дай!»
Ещё бы, подружки хвастались, что им довелось возлежать не только на луговом, но и на лесном, степном, полевом и даже на горном сене, да так, что птицы разлетались и звери разбегались, — а её стыдили за воздержание.
<p>
</p>
Улетай с испугу птица,
Зверь в чащобу уходи:
Дайте парню порезвиться
У девицы на груди!
<p>
</p>
Редкие исключения, конечно, случались, когда самую неприступную, добропорядочную матрону, многодетную родительницу мог попутать бес. Но у Димона и Лизы кое-какие предварительные контакты были, соседи всё же, но это случилось на сенокосе...
«А как вы хотели: сенокос, интимом пропитан воздух, природа шепчет... А тут юный косец прилёг рядышком на пахучее сено, кругом вроде никого, но в соседней копне, слышу, бурно занимаются любовью, и это меня заводит и склоняет к блуду. А он, паразит, нежно пощекотал травинкой мне за ушком, и я поплыла, и ляжки сами раздвинулись, хотя умом я была несогласна, какое-то наваждение, я словно в забытьи... И я испытала нечто, ранее неиспытанное, а мальчонка (или это бес-искуситель?) уже шепчет слова любви и называет меня красоткой, и я для него неоценимая награда, и он запомнит этот миг на всю жизнь... И вот уже под трели перепелов запретная любовь ликует, и мы как голубки воркуем:
— Хватит уже, довольна я...
— Нет-нет, дай ещё разок...
— Да не успеешь ты... Люди уже идут в нашу сторону…
— Видишь, свернули они в другую сторону... Завтра дашь мне ещё?..
— И не мечтай, сегодня же обо всём забудь. Сплетен и слухов ещё мне не хватало. А завтра можешь подвалить к Варваре, она помоложе... Не хочешь её? Ну, тогда... может быть, завтра... пойду на вечернюю дойку, и лови меня на
тропинке во ржи... И больше ни слова, а то передумаю… Если тебе надо так много, надо жениться на молоденькой: будешь с ней каждую ночь много раз, а со мной — раз в неделю, днём, украдкой и ежели повезёт... Хорошо, что муж у меня не ревнивый и всего раз в месяц меня хочет...»
Вот так вроде бы случайное сенокосное приключение между Лизой — Елизаветой Петровной, 33-летней дамой, и Димоном, юным косарём, вдвое моложе, переросло в деревенский роман. Лиза завела себе любовничка, с которым встречалась хоть редко, но даже зимой. Но Дима к ней прилёг на копну не случайно, давно приглядывался к очаровательной замужней соседке, во сне она уже приходила к нему и он на неё залазил. Она тоже примечала его взгляды, но думала: взгляды платонические, молод ещё. Может, комплекс Мадонны. Но стал он сниться: вот она соблазняет его — и он овладевает ей.
Впрочем, молод-то молод, но на выпускном по окончании десятого одноклассница попросила его проводить, у её дома начали дурачиться, обниматься, целоваться, и как-то нечаянно получилось, что он сломал ей целку. Они оказались в какой-то хозпристройке, в сарае, на соломе, обжимались, как бы ненароком потрогали друг друга за интимные места, она хихикала и под утро поцеловала его по-женски, а не по-дружески. У него встал, ткнулся ей в коленки, заскользил выше по ляжкам — трусов нет (и когда она успела их снять, или забыла надеть?), ляжки раздвинулись, залупа потыкалась по промежности в поисках входа. Член проник в ямку и остановился. Он поднажал, и член проник до упора. Она: «Ах», — и замерла, и стала очень серьёзной и молчаливой…