-- Человек страдает. Он потерял тех, кто дорог ему. Мыйо тоже страдает сейчас. Я знаю... Он оплакивает умерших сородичей, разнося свою печальную весть остальным. Я... я тоже страдала, когда теряла дорогое. Даже между нами есть общее. Поэтому не страшно, что я спасла человека, пречистый боже? Я узнаю, когда снова увижу твой лик.
Априка посмотрела на ромея. Юноша продолжал рыдать, не замечая ничего вокруг.
-- Путь станет ясен с восходом, а сейчас отдыхай, Маниус Примус Эксул. Ты прошёл слишком много для человека, -- сказала охотница. Она просунула руку через разрез в плаще и приобняла изгнанника, положив ладонь на дрожащее плечо. Дева прижалась к отверженному и расслабилась. Всхлипы юноши утихли, вскоре он успокоился и заснул. Губы априки тронула лёгкая улыбка, когда до ушей донеслось усталое сопение. "Мне тоже нужно отдохнуть", -- решила дева и закрыла глаза.
Глава вторая. Дитя солнца
Хитрый противник
Мыйо сильны, быстры и проворны. Ни один известный мне зверь не в состоянии тягаться с ними. Их толстую кожу чрезвычайно тяжело пронзить, а кости, как говорят легенды, способны рассечь только волшебные мечи априк. В одной из варварских легенд утверждается, что мыйо могут часами бежать, сохраняя силы для охоты. Что касается их умственных способностей, то о них я не получил никаких точных сведений.
Маниус проснулся, обнаружив себя развалившимся навзничь у сухой сосны. Затылок чесался из-за впившихся сухих иголок. Первое, что сделал юноша, -- избавился от жаркой пенулы, позволив пропотевшему телу насладиться утренней прохладой. Девы рядом не оказалось, но белая заплечная пира осталась лежать на корнях. Изгнанник потратил пару мгновений на осмотр диковинной вещи, ожидая, пока конечности окончательно пробудятся.
Дно сумы, сделанное из плотной ткани, плавно переходило в спину и бока, позволяя пире держать форму, напоминавшую короб. На спину пиры пришиты две широкие лямки. Изгнанник развернул суму, провожая взглядом аккуратные частые стежки, выполненные полупрозрачной нитью, крепившей лямки к спинке от верхнего изгиба, после которого спина переходила в клапан, до самого дна. По бокам и на "лице" красовались карманы, снабжённые собственными клапанами. "Искусно сделано, не то что наши швеи-ротозейки", -- постучалась в сознание непрошеная мысль. Примус остерёгся заглядывать в чужую пиру, тем более что руки с ногами пришли в себя и требовали движения.
Ромей встал, чувствуя неуёмный голод. Он нашёл свою суму, но еды там не оказалось, зато остальные вещи были аккуратно уложены. "Априка", -- решил юноша и стал вертеть головой, ища спутницу. Тут Маниус вспомнил, что наговорил вчерашним вечером и начал ругаться про себя. "...теперь она думает, что я бесхребетный, как баба", -- закончил реплику Примус; десница с досады ударила по сухому стволу. Сосна ответила болью в пальцах. Голод усиливался, заставив изгнанника вернуться к поискам. Ромей обошёл поляну и оглядел окрестности -- безрезультатно. Оставалось только крикнуть, что он и сделал:
-- Априка! -- сухой баритон разнёсся по округе. Маниус едва смог расслышать вернувшееся эхо. "Поганые мыйо!" -- мысленно выругался отверженный.
-- Йоко! Зови меня Йоко! -- сопрано едва проникло в сознание. Изгнанник завертел головой, пытаясь определить, откуда прилетел голос. Априки снова нигде не оказалось.
-- Априка! -- повторил попытку Примус.
-- Ты слышишь!? -- отозвалась Йоко.
-- Да!
-- Тогда зови меня Йоко!
-- Ты где!?
-- Я здесь!
-- Где?!
-- Здесь!
Маниус снова обошёл сосну кругом. Он вглядывался в каждый ствол и ловил каждую тень, но априки не разглядел.
-- Где ты?! -- надрывный голос отверженного выдавал раздражение.
-- Здесь! Наверху!
-- Наверху? -- Примус сделал несколько шагов от дерева, чтобы лучше видеть крону. Когда знакомый силуэт показался за сухими ветками, юноша восхищённо открыл рот, на мгновение позабыв обо всём.
Озарённая восходящим солнцем обнажённая априка стояла на вершине. Она смотрела на солнце и тянула к нему руки. Ромей жадно взирал на тонкую-тонкую талию, подтянутую грудь и стройные ровные ноги, будто вросшие в срезанную макушку. Распущенные волосы колыхались, подхваченные утренним ветром; солнечные лучи играли с ними, подмигивая изгнаннику платиновыми бликами. "Йоко прекраснее любой грации", -- подумал юноша и опасливо оглянулся, спрашивая себя, не могли ли боги подслушать его мысль. Мир за спиной показался застывшей картиной. Маниус облегчённо вернул взгляд на вершину, описывая шагами дугу вокруг дерева. Априка оборачивалась постепенно; восхищение юноши нарастало, словно лавина.
-- Я принесла тебе еду! Рядом с моей пирой! -- крикнула Йоко. Слово "еда" привело юношу в чувство. Примус быстро нашёл глазами суму и подошёл вплотную. Подле неё за ветками папоротника пряталась горсть дикой вишни, уложенная на сухие листочки. Изгнанник рванулся к ним и стал заглатывать одну за другой. Он остановился, лишь когда отправил в рот последнюю костянку. В животе появилось приятное чувство насыщения. Маниус только теперь понял, что из каждой ягоды была удалена кость. "А что, если априка рвала и себе?" -- задался вопросом отверженный, перебарывая подступивший стыд.
-- Светлого дня тебе, ромей. Наелся? -- звонкое сопрано ударило в спину мощной волной. Изгнанник вздрогнул и резко обернулся. Йоко успела одеться и выглядела, точь-в-точь как вчера.
Яркий свет восхода позволил Примусу разглядеть украшенный едва различимыми неясными письменами плотный жилет априки. Он точно повторял изгибы талии и поддерживал грудь, оставляя при этом глубокий вырез. Полочки жилета затягивались плетёным шнурком, скрещивающимся от самых пол, чтобы окончиться аккуратным узлом-бантом. Запашная юбка, совмещённая с широким ремнём, достигала колен. Её полы окаймлялись небольшими серебристыми металлическими треугольниками, богато украшенными разными иероглифами, нанесёнными жёлтым металлом. Ныряя остриём под треугольники, спереди и с боков юбки были навешаны небольшие ножи, отступавшие друг от друга на ширину лезвия. Отсутствие рукоятей подсказывало Маниусу, что ножи можно разве что метнуть, но почему их форма слегка отличается, Примус не смог осознать. По бокам у пояса красовались широкие карманы, в которых, по-видимому, что-то лежало. Выше них крепились один сосуд справа и два меньших слева. На ногах априки блестели высокие молочно-белые сапоги, защищавшие голень. Выше сапог едва заметные колготы на мгновение являли неясный рисунок, созданный мельчайшими аметистовыми каплями. Для полной картины не хватало только повязки.
Юноша заметил ухмылку на губах девы, терпеливо позволявшей рассматривать себя; к лицу прилила краска, глаза переместились на сухую сосну.
-- Как тебя звать? Маниус Примус Эксул -- слишком длинное имя, -- спросила наконец Йоко.
-- Первым именем, -- пояснил ромей, не зная, куда себя деть.
-- Наелся, Мани? -- переспросила априка.
-- Да. Извини: ничего не оставил.
Йоко улыбнулась; глаза девы сверкнули одобрением.
-- Я уже насытилась светом. Мне не нужно есть человеческую пищу, -- информировала охотница.