И, отвесив дяде поклон, он вышел с присущим ему от природы достоинством; он понимал, что угодил в одно из самых затруднительных положений в своей жизни и что его подстерегают еще изрядные опасности.
Едва герцог вышел, Ришелье поспешно сказал Жану, который не многое понял в обмене любезностями между дядюшкой и племянником:
– В д’Эгийоне есть одна превосходная черта – его простодушие, которым я восхищаюсь. Он человек умный и искренний; он знает двор, и притом порядочен, как юная девица.
– И к тому же любит вас! – воскликнул Жан.
– Как барашек.
– Видит бог, – произнес Жан, – он более достоин называться вашим сыном, чем господин де Фронсак.
– Право, виконт… Право, это так и есть.
Произнося эти слова, Ришелье возбужденно расхаживал вокруг своего кресла; он напряженно искал выхода, но не находил его.
– Ну, графиня, – пробормотал он, – вы мне за это заплатите!
– Маршал, – с проницательным видом изрек Жан, – вчетвером мы составим нечто вроде древней фасции: знаете, такой пучок прутьев, который невозможно переломить.
– Вчетвером? Дорогой господин Жан, как вы это себе мыслите?
– Моя сестра будет представлять силу, д’Эгийон – власть, вы будете подавать мудрые советы, а я за всем присматривать.
– Превосходно! Превосходно!
– Теперь пускай кто-нибудь попробует задеть мою сестру! Я не боюсь никого и ничего.
– Черт побери! – воскликнул Ришелье, у которого внутри все кипело.
– Пускай теперь поищут ей соперницу! – вскричал Жан, опьяненный своими победоносными планами и замыслами.
– О! – вырвалось у Ришелье, который хлопнул кулаком себя по лбу.
– Что такое? Что с вами, дорогой маршал?
– Ничего. Ваша идея лиги кажется мне превосходной.
– Не правда ли?
– Всей душой разделяю ваше мнение.
– Браво!
– А Таверне тоже живет в Трианоне вместе с дочерью?
– Нет, он живет в Париже.
– А дочка у него очень красива, дорогой виконт.
– Да будь она прекрасна, как Клеопатра… или как моя сестра, я больше ее не опасаюсь… с тех пор как мы заключили союз.
– Вы, кажется, сказали, что Таверне живет в Париже, на улице Сент-Оноре?
– Я не сказал, что на улице Сент-Оноре: он живет на улице Цапли. А вам, случайно, не пришло в голову, каким образом можно прогнать этого Таверне?
– Кажется, пришло, виконт, кажется, такая мысль у меня есть.
– Вы бесценный человек! А теперь я вас покидаю; помчусь, разведаю, что слышно в городе.
– Что ж, прощайте, виконт… Кстати, вы не назвали мне новых министров.
– О, это все люди временные: Терре, Бертен, уж не помню, кто там еще… Словом, мелочь по сравнению с д’Эгийоном, который вскорости будет первым министром.
«Быть может, не так уж и вскорости», – подумал маршал, на прощание одарив Жана самой благосклонной улыбкой.
Жан ушел. Тут же появился Рафте. Он все слышал и знал, как к этому относиться: все его опасения сбылись. Прекрасно зная своего хозяина, он не сказал ему ни слова.
Он даже не стал звать лакея, а сам раздел Ришелье и отвел его в постель; старый маршал принял пилюлю, которую дал ему секретарь, и тут же лег: его била лихорадка.
Рафте задернул шторы и вышел. Передняя была полна слуг, которые уже сбежались и навострили уши, готовые подслушивать. Рафте отвел в сторону старшего камердинера.
– Хорошенько ухаживай за господином маршалом, – сказал он, – он захворал. Сегодня утром у него было большое огорчение: ему пришлось ослушаться самого короля.
– Ослушаться короля! – вскричал потрясенный камердинер.
– Да, его величество предложил монсеньору портфель министра, но его светлость знал, что это произошло благодаря вмешательству Дюбарри, и отказался. Да, великолепный поступок; парижане должны бы построить триумфальную арку в честь его светлости, но потрясение далось ему нелегко, и наш хозяин заболел. Позаботься о нем как следует!
После этой короткой речи, которая, как он понимал, должна была мгновенно распространиться, Рафте вернулся к себе в кабинет.
Четверть часа спустя весь Версаль знал о доблестном поведении и великодушном патриотизме маршала, а тот почивал глубоким сном на лаврах, которые добыл ему его секретарь.
91. Ужин в семейном кругу у дофина
В три часа того же дня м-ль де Таверне вышла из своей спальни, направляясь к дофине, которая имела привычку перед обедом слушать чтение.
Аббат, первый чтец ее королевского высочества, более не исполнял своих обязанностей. С недавних пор он ринулся в высокую политику, принимая участие в дипломатических интригах, к которым у него обнаружился незаурядный дар.