— Я. Что вам угодно?
— Эдмон Дантес, — сказал комиссар, — именем закона я вас арестую!
— Арестуете? — переспросил Эдмон, слегка побледнев. — За что вы меня арестуете?
— Не знаю, но на первом допросе вы все узнаете.
Моррель понял, что делать нечего: комиссар, опоясанный шарфом, — не человек; это статуя, воплощающая закон, холодная, глухая, безмолвная.
Но старик Дантес бросился к комиссару; есть вещи, которые сердце отца или матери понять не может. Он просил, умолял. Слезы и мольбы были напрасны. Но отчаяние его было так велико, что комиссар почувствовал сострадание.
— Успокойтесь, сударь! — сказал он. — Может быть, ваш сын не исполнил каких-нибудь карантинных или таможенных предписаний, и, когда он даст нужные разъяснения, его, вероятно, тотчас же освободят.
— Что это значит? — спросил, нахмурив брови, Кадрусс у Данглара, который притворялся удивленным.
— Я почем знаю! — отвечал Данглар. — Я, как и ты, вижу, что делается, ничего не понимаю и дивлюсь.
Кадрусс искал глазами Фернана, но тот исчез.
Тогда вся вчерашняя сцена представилась ему с ужасающей ясностью: разыгравшаяся трагедия словно сдернула покров, который вчерашнее опьянение набросило на его память.
— Уж не последствия ли это шутки, о которой вы говорили вчера? — оказал он хрипло. — В таком случае горе тому, кто ее затеял, — в ней веселого мало.
— Да нет же! — воскликнул Данглар. — Ведь ты знаешь, что я разорвал записку.
— Ты не разорвал ее, — сказал Кадрусс, — а бросил в угол, только и всего.
— Молчи, ты ничего не видел, ты был пьян.
— Где Фернан? — спросил Кадрусс.
— Почем я знаю? — отвечал Данглар. — Верно, ушел по своим делам Но чем заниматься пустяками, пойдем лучше поможем несчастному старику.
Дантес уже успел с улыбкой подать руки всем своим друзьям и отдался в руки солдат.
— Будьте спокойны, ошибка объяснится, и, вероятно, я даже не дойду до тюрьмы, — сказал он.
— О, разумеется, я готов поручиться! — подхватил подошедший Данглар.
Дантес спустился с лестницы. Впереди него шел комиссар, по бокам солдаты. Карета с раскрытой дверцей ждала у порога. Дантес сел, с ним сели комиссар и два солдата. Дверца захлопнулась, и карета покатила в Марсель.
— Прощай, Дантес! Прощай, Эдмон! — закричала Мерседес, выбегая на галерею.
Узник услышал этот последний крик, вырвавшийся, словно рыдание, из растерзанного сердца его невесты, выглянул в окно кареты, крикнул: «До свидания, Мерседес!» — и исчез за углом форта св. Николая.
— Подождите меня здесь, — сказал арматор, — я сяду в первую карету, какая мне встретится, съезжу в Марсель и вернусь к вам с известиями.
— Поезжайте, — закричали все в один голос, — поезжайте и возвращайтесь поскорее!
После этого двойного отъезда среди оставшихся несколько минут царило мрачное уныние.
Отец Эдмона и Мерседес долго стояли врозь, погруженные каждый в свою скорбь; наконец, глаза их встретились. Оба почувствовали, что они две жертвы, пораженные одним и тем же ударом, и бросились друг другу в объятия.
В это время в залу воротился Фернан, налил себе стакан воды, выпил и сел на стул.
Случайно на соседний стул опустилась Мерседес.
Фернан невольно отодвинул свой стул.
— Это он! — сказал Данглару Кадрусс, не спускавший глаз с каталанца.
— Не думаю, — отвечал Данглар, — он слишком глуп; во всяком случае грех на том, кто это сделал.
— Ты забываешь о том, кто ему посоветовал, — сказал Кадрусс.
— Ну, знаешь! — ответил Данглар. — Если бы пришлось отвечать за все то, что говоришь на ветер!
— Должен отвечать, когда то, что говоришь на ветер, падает другому на голову!
Между тем гости на все лады истолковывали арест Дантеса.
— А вы, Данглар, — спросил чей-то голос, — что думаете об этом?
— Я думаю, — отвечал Данглар, — не провез ли он каких-нибудь запрещенных товаров.
— Но вы, Данглар, как бухгалтер, должны были бы знать об этом.
— Да, конечно, но бухгалтер знает только то, что ему предъявляют. Я знаю, что мы привезли хлопчатую бумагу, вот и все; что мы взяли груз в Александрии у Пастре и в Смирне у Паскаля; больше у меня ничего не спрашивайте.
— О! Теперь я вспоминаю, — прошептал несчастный отец, цепляясь за последнюю надежду. — Он говорил Мне вчера, что привез для меня ящик кофе и ящик табаку.
— Вот видите, — сказал Данглар, — так и есть! В наше отсутствие таможенники обыскали «Фараон» и нашли контрабанду.
Мерседес этому не верила. Долго сдерживаемое горе вдруг вырвалось наружу, и она разразилась рыданиями.
— Полно, полно, будем надеяться, — сказал старик, сам не зная, что говорит.
— Будем надеяться! — повторил Данглар.
«Будем надеяться!» — хотел сказать Фернан, но слова застряли у него в горле, только губы беззвучно шевелилась.
— Господа! — закричал один из гостей, стороживший на галерее. — Господа, карета! Моррель! Он, наверное, везет нам добрые вести!
Мерседес и старик отец бросились навстречу арматору. Они столкнулись в дверях. Моррель был очень бледен.
— Ну что? — спросили они в один голос.
— Друзья мои! — отвечал арматор, качая головой. — Дело оказалось гораздо серьезнее, чем мы думали.
— О, господин Моррель! — вскричала Мерседес. — Он невиновен!
— Я в этом убежден, — отвечал Моррель, — но его обвиняют…
— В чем же? — спросил старик Дантес.
— В том, что он бонапартистский агент.
Те из читателей, которые жили в эпоху, к которой относится мой рассказ, помнят, какое это было страшное обвинение.
Мерседес вскрикнула; старик упал на стул.
— Все-таки, — прошептал Кадрусс, — вы меня обманули, Данглар, и шутка сыграна; но я не хочу, чтобы бедный старик и невеста умерли с горя, я сейчас же расскажу им все.
— Молчи, несчастный! — крикнул Данглар, хватая его за руку. — Молчи, если тебе дорога жизнь. Кто тебе сказал, что Дантес не виновен? Корабль заходил на остров Эльба, Дантес сходил на берег, пробыл целый день в Порто-Феррайо. Что, если при нем найдут какое-нибудь уличающее письмо?
Тогда всех, кто за него заступится, обвинят в сообщничестве.
Кадрусс, с присущим эгоизму чутьем, сразу понял всю вескость этих доводов; он посмотрел на Данглара растерянным взглядом и, вместо того чтобы сделать шаг вперед, отскочил на два шага назад.
— Если так, подождем, — прошептал он.
— Да, подождем, — сказал Данглар. — Если он невиновен, его освободят; если виновен, то не стоит подвергать себя опасности ради заговорщика.
— Тогда уйдем, я больше не в силах оставаться здесь.
— Пожалуй, пойдем, — сказал Данглар, обрадовавшись, что ему есть с кем уйти. — Пойдем, и пусть они делают, как знают…
Все разошлись. Фернан, оставшись опять единственной опорой Мерседес, взял ее за руку и отвел в Каталаны. Друзья Дантеса, со своей стороны, отвели домой, на Мельянские аллеи, обессилевшего старика.
Вскоре слух об аресте Дантеса как бонапартистского агента разнесся по всему городу.
— Кто бы мог подумать, Данглар? — сказал Моррель, нагнав своего бухгалтера и Кадрусса. Он спешил в город за новостями о Дантесе, надеясь на свое знакомство с помощником королевского прокурора, г-ном де Вильфор. Кто бы мог подумать?
— Что вы хотите, сударь, — отвечал Данглар. — Я же говорил вам, что Дантес без всякой причины останавливался у острова Эльба; эта остановка показалась мне подозрительной.
— А вы рассказывали о ваших подозрениях кому-нибудь, кроме меня?
— Как можно, — прибавил Данглар вполголоса. — Вы сами знаете, что из-за вашего дядюшки, господина Поликара Морреля, который служил при том и не скрывает своих мыслей, и вас подозревают, что вы жалеете о Наполеоне… Я побоялся бы повредить Эдмону, а также в вам. Есть вещи, которые подчиненный обязан сообщать своему хозяину и строго хранить в тайне от всех других.
— Правильно, Данглар, правильно, вы честный малый! Зато я уже позаботился о вас на случай, если бы этот бедный Дантес занял место капитана на «Фараоне».
— Как так?
— Да, я заранее спросил Дантеса, что он думает о вас и согласен ли оставить вас на прежнем месте; не знаю нечему, но мне казалось, что между вами холодок.