Данька тоскливо вздохнул, стоя за спиной Николая, который с немалым удовольствием наблюдал, как величественно ползут вверх разводные пролёты Дворцового моста. Император был пьян и доволен. Ну и слава богу.
Следующие три дня прошли относительно спокойно. Данька обедал дома, успевая пообщаться с пока ещё проводящей большую часть дня в своей спальне Евой Авророй, а после работы так же мчался домой, чтобы снова побыть с женой и детьми. Тем более, что второй дочке только исполнилось четыре, и она сильно скучала по маме, к которой её пока пускали очень дозировано, давая Авроре отдохнуть и восстановиться, и ей требовалось вывалить эту свою тоску на кого-нибудь близкого. Например, на отца. Вот он и принимал на себя главный удар… Ну а потом Николай снова его вызвал.
— Значит так,- сурово начал император, едва только Даниил уселся напротив него, положив перед собой папку.- Тянуть более нельзя. В ближайшее время надобно покончить с крепостничеством… Поэтому я учреждаю Особенный комитет, который займётся конституционной реформой. И возглавлять его будешь ты!
— Чего-о-о⁈- вскинулся бывший майор.- Государь, ты-ы-ы… вообще того? Ты хоть представляешь, во что меня ввергаешь? Кто тебе железные дороги строить будет? А промышленность на юге? А перспективный план развития транспорта,- он сердито толкнул рукой лежащую перед ним папку.- Я тебе вот — новый, уточнённый на подпись принёс. Который пришлось перерабатывать, когда ты меня с мостами в Питере напряг… Ты куда меня пихаешь? Под топор или штыков дворян-гвардейцев хватит чтобы тебя от такого нехорошего меня спасти?
Николай хмыкнул.
— Вот поэтому Особенный комитет и будет заниматься не крестьянским вопросом, а конституционной реформой. Твоя ж идея была… ну и вот — делай! Пусть дворяне сами своих крепостных по большей части освободят, а когда таковых, кто этого не сделал, останется совсем мало — тогда остатки освободим указом. А за это время ещё и в Калифорнию какую-то часть переселим из помещичьих. Там сейчас у фон Толя уж под сто тысяч только православных переселенцев, а ежели с местными православными считать — так к двум сотням тысяч подходит…- он усмехнулся, глядя на Данька, после чего подтянул к себе принесённую им папку, открыл и, не читая, размашисто расписался на первом листе.- Всё — утвердил! Иди работай. Первое заседание Особенного комитета через три дня утром, в зале Государственного совета.
— То есть от остальных обязанностей ты меня тоже не освобождаешь?- угрюмо уточнил бывший майор.
— Не-а,- несколько издевательски качнул головой Николай. После чего вздохнул.- Ну ты пойми — нет у меня более таких людей как ты, вот совсем нет! Кому я ещё всё это поручить могу? Нет, ты не молчи — советуй!- он схватил с подставки золочёное перо и выдернул из пачки, лежащей на углу стола, чистый лист.- Вот прям как скажешь кому этот комитет поручить чтобы дело не запорол — так тут же я с налёта указ накатаю и подпишу. Собственноручно — даже секретаря вызывать не стану… Но только вся ответственность — на тебе. И если они накосячат… а они накосячат — то и тебе и отвечать! Ну же — говори! Любую фамилию напишу! Титул дам! Поместьем обеспечу если нет! Долги закрою если имеются! Кого, ну?
Данька несколько мгновений молча сидел, уставя глаза в стену за спиной государя, потом тихо вздохнул.
— Ты ж мне совсем жизни не даёшь,- с тоской протянул он.- Я ж тоже в этом ни хрена не понимаю.
— Разберёшься,- небрежно бросил Николай.- Я вон тоже до двадцати трёх лет не думал, не гадал, что когда-нибудь императором стану. О другом мечтал… На монгольфьере летать научиться. В кругосветное путешествие отправиться. Художником стать. Сказки писать. Эх…
Данька встал, покачал головой и пошёл на выход. Перед дверью он остановился, покачал головой и с тоской произнёс:
— Так вот ты для чего меня князем сделал…- после чего повернулся и вышел.
Ни в министерство, ни домой он в этот день так и не вернулся, потому что сразу из Зимнего отправился на вокзал и, приказав поднять пары на резервном паровозе — уехал в Сусары. Он понимал, что Ева Аврора будет волноваться, но ему надо было переварить всё случившееся. И лучшим способом сделать это, не приведя себя в полный раздрай, была работа руками. Вот он и работал. Двое суток. Пилил, гнул, сверлил, прикручивал, балансировал, потом опять сверлил, потом натягивал… Маркел — один из первых и лучших его работников за прошедшее время доросший до мастера экспериментального цеха, всё это время находился рядом, помогая, придерживая, перехватывая и орлиным взором ловя всё, что творил неуёмный хозяин всех местных заводов, впавший в какой-то работный транс. Так что когда то, что бывший майор делал эти почти двое суток, наконец-то обрело законченные очертания, только восторженно выдохнул: