— Я не стану с вами спорить на теологические темы, ваше святейшество, — сказал я, покачав головой. — Во-первых — вы меня всё равно переспорите, а во-вторых, я не хочу вмешиваться в дела церковные. Ни специально, ни случайно. Богу-богово.
— Позиция очень похвальная, хотя и не слишком осуществимая, — заметил патриарх. — Уж слишком часто вы невольно делаете то, что недоступно не только простому человеку, но и одарённому. И это как пугает, так и воодушевляет многих из прихожан самых разных достоинств и титулов. Надеюсь, ваша цель не стать лжепророком или ложным святым? Иначе мне придётся…
— Нет. Как вы хотите сберечь свою паству, так я хочу сберечь Россию, — задумчиво произнёс я. — Для меня даже не принципиально: в виде империи или федерации во главе с президентом. Хотя пока я не вижу иного способа, кроме как воссесть на трон. Слишком много у нас врагов, и слишком много накопилось противоречий.
— Которые может разрешить единая вера, — тут же подсказал Филарет.
— Или единая жёсткая власть, — кивнул я. — Вера, к сожалению, решает только часть вопросов — идеологическую. А совсем недавно я понял, что это хоть и важно, но далеко не решающе для государства в целом. Экономика, политика, армия… я пока слишком мало знаю, чтобы верно оценить все сложности, но потихоньку вхожу в курс дела. Надеюсь, к коронации успею.
— Разве вы не родились с пост-знанием? — нахмурился Филарет.
— Кажется, мы вкладываем и в это понятие разный смысл, — улыбнувшись ответил я. — Не знаю, родился я в этом теле шестнадцать лет назад и пребывал всё это время в коме под действием препаратов, или моя душа вселилась в него только в позапрошлом году, но я почти ничего не помню из прошлой жизни. Обрывочные воспоминания, от большей части которых пришлось отказаться ради сохранения самых важных.
— Это сильно нас отличает, — задумчиво проговорил патриарх. — Впрочем, я предполагал нечто подобное. Не может себя так вести восемнадцатилетний подросток. Так же как и не может столько знать, даже если все эти годы находился в другой стране. И всё же это странно. Что же было столь ценным, что ради этого пришлось пожертвовать памятью о прошлой жизни?
— Техники развития духа и навыки их применения, — честно ответил я. — Любой человек, и тем более одарённый, может их освоить… лет за пятьдесят — семьдесят. Если выдержит тренировки и не сойдёт с ума от медитаций.
— Это… — Филарет нахмурился, а затем через несколько секунд рассмеялся. — В самом деле, такого я не ожидал. Выбрать вместо знаний силу, что хранят другие знания. И что в результате?
— В результате юноша, что может применять навыки глубокого старца, — я улыбнулся и, открыв ладони, жестом указал на себя.
— Вот только без жизненных воспоминаний и мудрости, приходящей с потерями и радостями, — проговорил Филарет. — Даже не знаю, хорошо это или плохо. Но судить о том, насколько это обычное явление не могу.
— А кто-то может? — уточнил я. — Мне казалось, что встреча двух Странников — событие вообще экстраординарное. Пусть перерождения происходят постоянно, но вот запомнить своё бытие и пронести его через врата души в новое тело и новый мир…
— Буддизм? Хотя чего удивляться, — хмыкнул Филарет. — Но странно, что вы не родились в семье какого-нибудь Индийского раджи.
— Я русский, — нахмурился я. — Не знаю, сколько лет я тренировался и сколько прожил в отрыве от родины, но я родился и чувствую себя русским.
— В таком случае предлагаю не возвращаться к теме перерождения, — чуть задумавшись, сказал Филарет. — Я искренне считаю, что получил второй шанс за великомученичество. Шанс исправить собственные грехи и силу, чтобы не допустить греховных действий по отношению к Церкви и нашей Вере.
— В таком случае нам придётся работать вместе, — сказал я, прикрыв на несколько секунд глаза. — Возможно, мы даже будем полезны друг другу и сможем добиться куда большего, чем поодиночке.
— С интересом послушаю ваше предложение.
— Оно, собственно, не моё. Это вообще не предложение, если можно так выразиться. Скорее предположение, высказанное моей супругой несколько недель назад, — сказал я. — Она предложила создать в России христианский орден, как делали в Риме и Священной Римской империи германской нации.
— Ордена не свойственны православию, — напомнил патриарх.
— Верно, но вполне свойственны высшей аристократии, так же как масонские ложи и прочие тайные организации, служащие больше для удовольствия и удобства общения, чувства сопричастности, — проговорил я, вспоминая нашу беседу. — Я же предлагаю сделать действительный орден, который будет формально подчиняться лишь вам, патриарху, и в котором наравне с молитвами будут применяться духовные тренировки и практики.