– Ведь вот не плакали вы так, когда убивали десятого августа народ!
– Ах, сударь! – молвила в ответ королева. – Народ не понял наших чувств! Если бы он знал нас лучше, он оплакивал бы нас, вот как этот господин!
Клери забрал заказанные королем книги и поднялся наверх; он спешил сообщить своему хозяину добрую весть; однако члены муниципалитета его опередили: до чего приятно быть добрым!
Обед подали у короля; собралась вся семья: это было похоже на праздник, им казалось, что, выиграв один день, они выиграли все!
Да, они в самом деле выиграли все, потому что приговор коммуны не был исполнен и король продолжал, как и раньше, видеться днем с семьей и обедать вместе со всеми.
Глава 18.
ГЛАВА, В КОТОРОЙ ВНОВЬ ПОЯВЛЯЕТСЯ МАСТЕР ГАМЕН
Утром того же дня какой-то человек, одетый в карманьолку, с красным колпаком на голове, вошел, опираясь на костыль, в министерство внутренних дел.
Ролан был невероятно доступен, но как бы доступен он ни был, он, тем не менее, был вынужден – словно он стал министром в период монархии, а не Республики, – итак, он был вынужден, как мы сказали, держать в приемной секретарей.
Человек с костылем, в карманьолке и в красном колпаке, был, таким образом, принужден остановиться в приемной перед преградившим ему путь секретарем.
– Что вам угодно, гражданин? – спросил тот.
– Я хочу поговорить с гражданином министром, – отвечал человек в карманьолке.
Две недели тому назад титулы гражданина и гражданки заменили сударя и сударыню.
Секретари – всегда секретари, то есть люди бесцеремонные, – мы говорим о секретарях министерских!
Секретарь покровительственным тоном заметил:
– Друг мой, намотайте себе на ус: с гражданином министром так просто не поговоришь.
– А как же можно поговорить с гражданином министром, гражданин секретарь? – спросил человек в красном колпаке.
– Надо прежде изложить свой вопрос письменно.
– Я думал, что так делали при тиране, а после Революции, когда все свободны, министры перестали быть аристократами.
Это замечание заставило секретаря задуматься.
– Вообще это не так уж приятно, – продолжал человек в красном колпаке, карманьолке и с костылем, – ты тащишься из Версаля только ради того, чтобы оказать министру услугу, а он тебя еще и не принимает.
– Вы пришли оказать гражданину Ролану услугу?
– Ну еще бы!
– Какую же именно?
– Я пришел, чтобы рассказать про заговор.
– Ну, заговоров у нас и так предостаточно!
– А?
– Так вы за этим пришли из Версаля?
– Да.
– Ну, можете возвращаться в свой Версаль.
– Ладно, я пойду, да только ваш министр пожалеет, что меня не принял.
– Ах, ты!.. Ведь это приказ… А вы изложите свое дело на бумаге и приходите, тогда все пойдет своим чередом.
– Это ваше последнее слово?
– Это мое последнее слово.
– Похоже на то, что к гражданину Ролану труднее попасть на прием, чем когда-то пройти к его величеству Людовику Шестнадцатому!
– Что вы хотите этим сказать?
– Я сказал то, что сказал.
– Так что же вы сказали?
– Я сказал, что было время, когда я заходил в Тюильри, когда хотел.
– Вы?
– Да, мне Достаточно было лишь назвать себя.
– Как же вас зовут? Король Фридрих-Вильгельм или, может, император Франц?
– Нет, я вам не тиран, не работорговец, не аристократ; я всего-навсего Никола-Клод Гамен, мастер мастеров и всеобщий учитель.
– Учитель чего?
– Слесарного дела! Вы что, не знаете Никола-Клода Гамена, бывшего учителя слесарного дела господина Капета?
– Как?! Это вы, гражданин?..
– Никола-Клод Гамен.
– Слесарь бывшего короля?
– Вернее было бы сказать, его учитель, понимаете, гражданин?
– Именно это я и имел в виду.
– Ну, так вот он я собственной персоной! Секретарь взглянул на своих товарищей, словно спрашивая, как ему быть; те закивали.
– Тогда другое дело! – молвил секретарь.
– Что вы хотите этим сказать: другое дело?
– Я хочу сказать, что вы должны написать свое имя на клочке бумаги, а я передам его гражданину министру.
– Написать? А-а, ну да, ну да: написать! Я не очень-то был силен в этом деле и до того, как они меня отравили, эти разбойники; а уж теперь-то и того хуже! Взгляните, что со мной сделал их мышьяк!
И Гамен показал на свои искривленные ноги, согбенную спину, на сведенную, похожую на клешню, руку со скрюченными пальцами.
– Ах вы, бедняга! Неужто это они вас так отделали?
– Они самые! Вот об этом я и хотел рассказать гражданину министру, да и еще кое о чем… Я слышал, его собираются судить, этого разбойника Капета, и то, что я скажу, может статься, не помешает нации, принимая во внимание времена, в которые мы живем.
– В таком случае присядьте и подождите, гражданин; я сейчас напишу о вас гражданину министру.
И секретарь написал на клочке бумаги:
«Клод-Никола Гамен, бывший королевский учитель слесарного дела, просит гражданина министра срочно его принять для дачи важных показаний».
Он передал бумажку одному из своих товарищей, в обязанности которого входило докладывать о посетителях. Спустя пять минут его товарищ вернулся со словами:
– Следуйте за мной, гражданин.
Гамен с трудом поднялся, вскрикнув от боли, и пошел за секретарем.
Тот ввел его не в кабинет официального министра, гражданина Ролана, а в кабинет министра настоящего: гражданки Ролан.
Это была небольшая и очень скромная комната, оклеенная зелеными обоями и освещенная одним-единственным окном, в нише которого, сидя за маленьким столиком, работала г-жа Ролан.
Сам Ролан стоял у камина.
Секретарь доложил о гражданине Никола-Клоде Гамене – тот появился на пороге.
Слесарных дел мастер и в дни своей молодости и процветания не мог похвастаться привлекательной внешностью и произвести приятное впечатление, а уж теперь одолевшая его хворь, бывшая не чем иным, как суставным ревматизмом, изуродовавшая его члены и исказившая черты лица, отнюдь не прибавила ему, о чем нетрудно догадаться, красоты и привлекательности.
Вот почему когда секретарь притворил за ним дверь, честный человек – а надобно заметить, что никто, как Ролан, не заслуживал звания честного человека, – итак, честный человек, как мы сказали, оказался лицом к лицу с гнусным проходимцем.