Ах, если бы графу суждено было тогда знать, сколько еще слез прольется вслед за теми, что он сейчас видел, он, несомненно, охваченный беспредельной жалостью, пал бы пред королевой на колени, дабы испросить прощение за то, что она была к нему несправедлива.
Однако будущее по милости Божьей надежно от нас скрыто, чтобы ничья рука не могла приподнять эту завесу, чтобы ни один взгляд не мог проникнуть за нее раньше положенного часа, а черная пелена, за которой таилась судьба Марии Антуанетты, была, казалось, довольно густо заткана золотом, чтобы никто не заметил, что это траурное покрывало.
Кроме того, прошло слишком мало времени с тех пор, как Шарни поцеловал руку королю, чтобы он мог прикоснуться губами к руке королевы с другим чувством, нежели с обычной почтительностью.
— Поверьте, ваше величество, — сказал он, — что я очень признателен вам за эту память, а также за чувства, которые вы испытываете к моему брату. К сожалению, я не располагаю временем, достаточным для того, чтобы выразить вам всю свою признательность…
— Как?! Что вы хотите этим сказать? — удивленно спросила Мария Антуанетта.
— Я хочу сказать, ваше величество, что через час я уезжаю из Парижа.
— Уезжаете?
— Да, ваше величество.
— О Господи! Неужели вы покидаете нас, как другие? — вскричала королева. — Вы эмигрируете, господин де Шарни?
— Увы, ваше величество, этим жестоким вопросом вы доказываете, что я, разумеется, сам того не зная, весьма провинился перед вами!..
— Простите, друг мой, однако вы же говорите, что уезжаете… Зачем вы едете?
— Я отправляюсь для выполнения поручения, которое я имел честь получить от короля.
— И для этого вы уезжаете из Парижа? — с озабоченным видом переспросила королева.
— Да, ваше величество.
— Надолго?
— Этого я не знаю.
— Однако еще неделю назад вы отказывались ехать, если не ошибаюсь?
— Совершенно верно, ваше величество.
— Почему же, отказавшись от поездки неделю назад, вы согласились ехать сегодня?
— Потому что за неделю, ваше величество, в жизни человека многое может измениться, а значит, он может принять другое решение.
Казалось, королева усилием воли сдержала себя и постаралась ничем не выдать своих чувств.
— Вы едете… один? — спросила она.
— Да, ваше величество, один.
Мария Антуанетта облегченно вздохнула.
Потом, словно устав сдерживаться, она прикрыла глаза и провела батистовым платком по лицу.
— И куда же вы едете? — опять спросила она.
— Ваше величество! — почтительно начал Шарни. — У короля, насколько я знаю, нет от вас секретов. Если королева пожелает, она может спросить у своего венценосного супруга и о цели моей поездки, и о том, куда он меня посылает. Я ни на минуту не сомневаюсь, что король скажет вам все.
Мария Антуанетта открыла глаза и с изумлением взглянула на Шарни.
— Зачем же мне спрашивать у него, если я могу обратиться с этим вопросом к вам? — спросила она.
— Потому что эта тайна не моя, а короля, ваше величество.
— Мне кажется, сударь, — высокомерно произнесла Мария Антуанетта, — что тайна короля принадлежит и королеве?
— Я в этом ничуть не сомневаюсь, ваше величество, — поклонился ей Шарни, — вот почему я осмеливаюсь утверждать, что король без малейших колебаний доверит эту тайну вашему величеству.
— Скажите, по крайней мере, едете вы за границу или остаетесь в пределах Франции?
— Только король может дать вашему величеству необходимые разъяснения.
— Итак, вы едете, — проговорила королева (чувство глубокой боли мгновенно возобладало в ней над раздражительностью, вызванной сдержанностью Шарни), — вы от меня удаляетесь, вы, несомненно, будете подвергать себя опасностям, а я даже не буду знать, ни где вы, ни что вам грозит!
— Ваше величество! Где бы я ни был, я буду, и в этом я могу поклясться вашему величеству, вашим верным слугой, преданным вам всей душою; с какими бы опасностями мне ни прошлось встретиться, они будут мне приятны, потому что я буду им подвергаться во имя двух коронованных особ, которых я чту больше всего на свете!
И граф поклонился, собираясь уйти и ожидая лишь разрешения ее величества.
Королева порывисто вздохнула, едва сдерживаясь, чтобы не зарыдать, и прижала руку к горлу, словно пытаясь удержать слезы.
— Хорошо, сударь, можете идти, — прошептала она.
Шарни еще раз поклонился и решительно шагнул к двери.
Однако в ту самую минуту, как он взялся за ручку, королева воскликнула: