VI.
Надо совершенно не знать женскаго сердца, чтобы не угадать, что происходило во время разговора Мориса Сервана с графом.
Берта храбро отправилась в свою комнату и там начала поправлять свою прическу; затем, бросив взгляд в окно и увидав в кабинете отца силуэты двух мущин, она взяла вышиванье, уколола себе десять раз палец и не сделала ни одного стежка.
— Как они долго говорят! прошептала она.
Затем она взяла книгу и начала машинально перевертывать страницы, содержание которых для нея не имело никакого значения, как будто бы чтение было искусство неизвестное ей и вполне безполезное.
Между тем, разговор все продолжался и молодая девушка была не в состоянии более противиться своему нетерпению.
Имела–ли Берта полное понятие о важности тех вопросов, которые обсуждались в эту минуту между ея отцем и Морисом? Конечно, нет, потому что она любила, верила в того, кого она выбрала и не обсуждала ни своей любви, ни своего доверия. Она отдала их, вот и все. Были–ли у нея какия–нибудь предположения относительно будущаго?
Она даже не старалась угадать, какова будет новая жизнь, которая открывалась перед нею. Вся будущность казалась ей в розовом, неопределенном свете.
Но отчего они так долго говорили? Какая была надобность в этом, когда так просто решиться сейчас же. Невозможно, чтобы ея отец мог сделать какия–нибудь серьезныя возражения. Морис нравился ему: он очень часто говорил это. Поэтому, Берте оставалось только одно: поступить, как Магомет, т. е. пойти к горе, так как гора не шла с ней.
Дрожа, точно боясь быть пойманной, Берта тихонько открыла дверь своей комнаты и скользнула на лестницу. Комната Берты была во втором этаже, комната ея мачихи внизу.
Проходя мимо двери в ея комнату, Берта подумала, не присутствует–ли графиня при разговоре графа с Морисом.
Как убедиться в этом?
Взглянуть — разве это преступление? Нет, и кроме того, это сделается так скоро.
Берта наклонилась и поглядела через замочную скважину в комнату своей мачихи; но она сейчас же выпрямилась, удержав восклицание удивления, готовое сорваться с ея губ.
Что же она увидела?
Графиня стояла посреди комнаты, откинув назад голову, бледная, с остановившимися глазами, со скрещенными на груди руками. В ея позе выражался гнев и презрение. У ног ея лежало письмо.
Берта была поражена странным выражением лица своей мачихи, обыкновенно столь спокойнаго, почти равнодушнаго. Стыдясь своей нескромности, Берта кинулась прочь, спрашивая себя, что могло взволновать до такой степени обыкновенное спокойствие ея мачихи.
В это же самое время Морис и граф выходили из кабинета.
Граф улыбнулся и сказал, подозвав ее знаком:
— Что ты там делаешь, Берта? Чего ты ждешь с таким нетерпением?
Молодая девушка опустила голову. Она сильно покраснела и слезы навернулись ей на глаза.
Де—Листаль нежно привлек ее к себе, поцеловал в лоб и сказал на ухо:
— Поди, пройдись по парку со своим женихом.
Не говоря ни слова, молодая девушка кинулась на шею отцу и зарыдала.
Граф был взволнован; так приятно видеть счастие близких, а в особенности своих детей.
— Ну, любезный Морис, сказал он, стараясь сделать свой дрожащий голос более твердым, подайте руку моей дочери и… постарайтесь утешить ее.
Молодые люди ушли.
В эту же минуту к замку подезжал Даблэн, судебный следователь.
— А! сказал граф, идя к нему на встречу и протягивая ему руки, вот и второй беглец!
Несколько минут спустя, раздался звонок, призывавший к завтраку.
Все собрались в большой столовой, отделанной дубом, с дубовой же мебелью.
Разговором руководил главным образом Даблэн и, казалось, не располагал скоро замолчать. Он разсказывал приключение на Амиенской станции и был неистощим в похвалах проницательности Мориса.
Берта время от времени благодарила его молчаливой, но тем не менее красноречивой улыбкой.
Одна только особа не обращала никакого внимания на то, что говорилось вокруг нея.
Это была сама графиня Листаль.
Слегка бледная, с немного нахмуренными бровями, она, казалось, была погружена в какия–то мысли. Ея глаза, обыкновенно столь живые, казались мутными из–под полузакрытых ресниц. Уже два раза граф спрашивал о причине ея печали.
Она жаловалась на нездоровье, на мигрень. Но было очевидно, что какая–то серьезная забота занимала ея ум.
Время от времени взгляд ея останавливался на графе, занятом разговором; затем она машинально глядела в окно, на парк, лежавший перед ея глазами.