— Госпожа Бланше, сказал председатель, скажите нам по совести всю правду.
Мэри взглянула вокруг себя блуждающим взглядом, потом, протянув руки вперед, упала на пол.
К ней бросились на помощь.
Она, казалось, была в обмороке.
Когда ее подняли, то после небольшого перерыва заседания снова приступили к ея допросу и председатель повторил ей вопрос.
— Мне нечего прибавлять, прошептала она.
Марсель был приведен в ужас. Неужели только одно мгновение желала она сказать истину и теперь, уже раскаяваясь, что повиновалась голосу совести, она снова будет молчать?…
Или–же вся эта сцена была только делом адской хитрости, чтобы вернее погубить несчастнаго в смерти котораго она поклялась?
Марсель еще раз постарался вырвать у нея признание. Но председатель разделял мнение, высказанное прокурором, он не мог даже удержаться от того, чтобы не сделать этой женщине легкаго внушения за то, что она, конечно, с похвальной целью, но тем не менее старалась остановить ход правосудия, сделавшись сообщницей мужа.
Но что было всего ужаснее во всем этом, это то, что Мэри заранее разсчитала эффект этой сцены, и что — ужасно сказать — она играла заранее начертанную роль.
Бланше был окончательно погублен. Это происшествие наносило ему последний удар. Он сам понял это, он чувствовал, что жена его искусно разрушила последнюю неверную надежду, за которую он мог еще держаться.
Убеждение в этом так поразило его, что с этой минуты, полузакрыв глаза, он ни на что не смотрел и ничего не слушал.
Прокурор начал свою речь.
Задача его была легка. Пьер Бланше был, по его словам, обыкновенный убийца, который, чтобы осуществить свои желания, тем более сильныя, что оне долго им скрывались, не побоялся решиться на ужасное преступление.
Прокурор требовал применения к обвиняемому самаго высшаго наказания.
Что мог сделать Марсель?
Он напрасно искал выхода между признанием обвиненнаго и ужасными полупризнаниями Мэри Бланше, а между тем, он был уверен, что Бланше не был тем отвратительным убийцей, каким считали его все остальные.
Он был красноречив, убедителен. Его внутреннее убеждение выражалось в сильном и горячем слове.
Он боролся всеми силами, стараясь возбудить сомнение в присяжных и возбудить их сострадание….
Когда, наконец, изнуренный и взволнованный, он опустился на свое место, то все его собратья одобряли его.
Что касается Бланше, то он даже не слышал ничего.
Прокурор отказался от возражения.
Вопросы, предложенные присяжным, были многочисленны.
В них говорилось о убийстве ночью…. о покушении на воровство со взломом…. о преднамеренности.
После полутора–часоваго совещания, присяжные вышли в залу заседания:
Ответ был на все вопросы: "Да".
Пьер был снова приведен на свое место, его лице не выражало даже любопытства.
Вердикт был обявлен ему.
После этого председатель спросил, не имеет–ли он желания сделать замечания относительно применения наказания.
Пьер, казалось, пробудился от сна и сказал твердым голосом:
— Нет, господин председатель.
Суд произнес приговор.
Пьер Бланше был приговорен к смертной казни через обезглавление. Исполнение приговора было назначено на главной площади в Пуэнт–а–Питр.
Бланше, как автомат, отдался в руки жандармов.
Через час он сидел в комнате, назначенной для приговоренных к смерти, на нем была надета горячечная рубашка.
… … … … … … … … … … … … … … … .
На другой день, коммерческое судно увозило Мэри Бланше в Северную Америку.
VI.
Теперь нам пора опять возвратиться к главным лицам нашего разсказа.
Повернувшись спиною к Сене, у моста Искусств, и идя прямо на левый берег, кладбище Монпарнас остается направо и наконец доходишь до прежних внешних бульваров Парижа.
Там находится Италианский бульвар и бывшая застава того–же имени.
В двух шагах, немного вправо, идет наиболее любопытная и наименее известная часть Парижа.
Узкия улицы образуют из себя что–то в роде лабиринта, но этот лабиринт поражает неожиданностью того, кто в него входит. Когда вы доходите до конца улицы Бюо или улицы Дезирэ, то, кажется, что почва вдруг исчезает у вас под ногами. Это почти отвесное окончание возвышенности. Склон на столько крут, глубина обрыва так велика, что пришлось поставить деревянные перила, чтобы предохранить от падения пьяных, которыми изобилует эта, мало известная, часть города.