Он не был ни отцом, ни фиктивным отчимом, он был близким и родным человеком, мужчиной, лучше которого она уже никого не встретит. И плакала от этого, и даже потом сказала маме, что никогда не выйдет замуж, а будет жить с нею всю жизнь.
Сергей Сергеевич оставил распоряжения, что сделать после его смерти. Старые военные письма и фотографии лежали в коробке из-под зефира, их было приказано сжечь. Ордена и медали не сдавать в военкомат. «Перебьются», — так написал сосед. Одежду его раздать тем, кто захочет ее взять. Любовь Петровне велено было немедленно сделать в его бывших комнатах ремонт, чтобы и духа старого дурака в них не было. А для Ани была отдельная записка.
«Доченька,
я любил тебя всегда. Будь послушной девочкой и расти добрым человеком. Помогай слабым.
Он, наверное, предчувствовал свою смерть и даже снял со сберегательной книжки свои накопления, для того, чтобы потом никто не мучался с завещанием. Тысяча девятьсот рублей лежали в коробке с орденами. И еще от него у Ани остались фамилия и отчество. Так она стала Анной Сергеевной Шептало.
Новые соседи — муж и жена, на вид лет сорока, а на самом деле моложе — помогали с организацией похорон, взяли стариковские костюмы и рубашки для раздачи неимущим, хотели забрать военный китель с погонами, но Любовь Петровна не отдала. Потом были поминки, на которые новые соседи пригласили своих знакомых; когда все спиртное на столе иссякло, попросили в долг у Любови Петровны и сбегали за водкой. Все закончилось танцами и дракой соседей со своими друзьями. На самом деле ничего не закончилось, это продолжалось до того самого дня, когда началась эта история.
Глава третья
Любовь Петровна предложила: — Давай отметим мои именины, накроем стол, ты пригласишь Филиппа. Потом послушаем музыку, вы потанцуете, а в это время я могу в кино сходить или к знакомым.
— Мама! — возмутилась Аня, — у тебя именины, а ты в кино будешь сидеть?
— И то верно, — улыбнулась Любовь Петровна, — ведь у нас целых три комнаты.
Она по привычке обернулась на висящую на стене фотографию Сергея Сергеевича. Из рамки на двух женщин строго смотрел моложавый подполковник.
— Филипп ему бы понравился, — вздохнула мама, — Филипп просто не может не нравиться. Он весь какой-то неземной; я даже удивляюсь иногда, почему он обратил внимание именно на тебя. Ведь он мог бы встречаться с первыми красавицами. Может быть, он понял, что самая лучшая девушка — это ты?
Аня и сама часто задумывалась о том, что в ней нашел Филипп. Смотрела на себя в зеркало: симпатичная, конечно, и фигурка ничего, но таких на свете много, а Филипп — единственный…
На втором курсе группа собралась на чьей-то квартире, чтобы отметить праздник 8 марта. Вначале было весело, все болтали, пили вино, танцевали, снова пили. Аня сидела рядом с сокурсником, который подливал ей и себе, приглашал танцевать только ее, не позволяя то же самое делать другим парням. Все смеялись и подшучивали над ним. Вечер был долгим, и в какой-то момент она оказалась со своим сокурсником в соседней пустой комнате, как оказалась — Аня уже не могла бы вспомнить. Потанцевали, а затем зашли просто посидеть и поговорить, чтобы не за столом, где и без того шумно и к тому же накурено так, что все помещение, казалось, плавало в голубом вечернем тумане.
Комната была не совсем пуста: в большом кресле уже расположилась парочка. Кто-то целовался с кем-то в темноте, и Аня даже хотела выскочить в коридор, чтобы не мешать влюбленным, но ее подтолкнули в спину, она опустилась на диван, а сокурсник сел рядом и почти сразу обнял, и как-то само получилось, что начали целоваться и они. Аня это делала в первый раз, может быть, потому это и случилось, что раньше ни с кем не целовалось, не то чтобы очень хотелось — просто так все неожиданно как-то. Зато сокурсник целовался очень умело, наверно, у него уже был опыт, даже наверняка был — уж он не один раз, даже, может быть, и не два попадал на подобные вечеринки, где этому учатся. Только вот пить он не умел. Пьяными руками попытался расстегнуть молнию на спине Ани, она попыталась перехватить его пальцы, много усилий для сопротивления не потребовалось, но молния была сломана — коротенькая пластмассовая, для того только, чтобы просунуть голову в вырез глухого платья, — не обидно, а все-таки.
Парень разозлился, вернулся к столу, сгоряча выпил водки, потом сгибался над раковиной в ванной. Аня стояла одетая в коридоре, а он в перерывах между стонами кричал ей: «Не уходи только, я тебя провожу».