— Что здесь происходит?
Куча мала превратилась в отдельных людей, Любовь Петровна поскорее оттащила дочь вглубь комнаты.
А на пороге стояли милиционеры в бронежилетах и с автоматами.
— Что здесь происходит? — повторил милиционер, хотя можно было и не спрашивать — он сам все прекрасно видел.
Все притихли, а синелицый и вовсе решил не подниматься, изображая павшего в битве.
— Чья эта комната? — спросил милиционер.
— Ихняя, — показал рукой на соседок Борис, — отдыхать мне не дают.
— Ну тогда пойдем с нами. Отдохнешь в другом месте суток пятнадцать. И ты тоже…
Милиционер посмотрел на тощего.
— Да я ничего. Зашел только узнать новости, что дескать в мире делается. У меня телевизор сломался.
— Ну иди к себе и ремонтируй свой телевизор!
Высокий поспешил к выходу, а следом за ним по-пластунски быстро пополз синелицый. Потом рожденный ползать все-таки вскочил, сделал несколько шагов, пытаясь удержать равновесие, но тело все же бежало быстрее ног, и потом он полетел носом вперед к проему отворенной входной двери, но промахнулся и, ударившись лбом в стену, опрокинулся на спину.
— Ничего, подберем, — успокоил оставшихся жильцов один из милиционеров.
А другой объяснил:
— В отделение позвонил мужчина и сообщил, что здесь дебош. Все подтвердилось, так что сейчас будем протокол составлять. Кое-кто будет упакован на пятнадцать суток.
— А кто? — наивно улыбнулась Виолетта, заглядывая в глаза стражу порядка.
— А ты догадайся, — ответил тот, глядя на рассыпавшиеся розы.
Борис наконец поставил пустую бутылку на стол, другую поднес ко рту и, откинув назад голову, выпил остатки.
— Не надо наглеть, — строго произнесла Виолетта.
Но он уже не обратил на нее никакого внимания, вытер рукавом губы, посмотрел на Любовь Петровну.
— Надо было Вас сразу прирезать, давно бы уже в отдельной квартире жил.
— В отдельной камере, — подсказала Аня.
Сосед скривился, поставил и вторую бутылку, потом резким движением схватил лежащий на столе нож…
— А-а-а! — заорал он, бросаясь к девушке.
Но подскользнулся на осколках бокалов и полетел к ногам Виолетты. А сверху на него навалились оба милиционера.
Когда Бориса вывели из квартиры и он начал спускаться по лестнице, Виолетта завыла на весь дом:
— Куда? Зачем кормильца забираете, сволочи! Я отомщу за тебя, милы-ый!
Она поглядела, как мужа заталкивают в желтый милицейский «уазик», потом бегом вернулась домой, поставила на кухонном столе треснутое зеркало, прислонив его к жестяной консервной пепельнице, и быстро-быстро нанесла на лицо макияж: подкрасила тушью ресницы и брови, напудрила щеки, попыталась помазать губы фиолетовой помадой, но ничего не вышло — помада засохла еще при советской власти. И все-таки Виолетта, поглядевшись в осколок зеркала, осталась довольна собой. Улыбнулась даже:
— За такую красоту и стольника не жалко!
И умчалась, торопясь, как видно, ремонтировать черно-белый телевизор «Аврора». Аня начала прибирать в комнате, а Любовь Петровна, собирая со стола уцелевшие тарелки, вдруг прижала руки к груди и стала задыхаться.
«Скорая», вызванная Аней, приехала и в самом деле быстро — и часа не прошло: не все еще плохо в нашей жизни. Врач осмотрел больную, измерил давление, сделал укол, выписал направление к кардиологу, потоптался в дверях, вздохнул, сказал самому себе: «Ну да ладно!» и умчался по другим вызовам.
Любовь Петровна спала, Аня сидела у ее постели, пытаясь читать французское издание «Блеск и нищета куртизанок», но смысл прочитанного не доходил до сознания. Было обидно и тошно.
Глава четвертая
Жизнь стала совсем невыносимой. Если где-то еще и светило солнце, то было это очень и очень далеко — на какой-нибудь Ривьере, в Лигурии или на Лазурном берегу, а за окнами Аниной квартиры лил дождь. Впрочем, это была не ее квартира, и пахло в ней перегаром и приближением чего-то ужасного. Виолетта в ожидании возвращения мужа готовилась к решительной схватке, а пока проводила разведывательные операции: проникала в две соседские комнаты, кроме той, в которой лежала больная Любовь Петровна, рылась в чужих шкафах и в карманах чужой одежды, там находящейся. Прослушивала телефонные переговоры по подключенному параллельно аппарату, но в них не было ничего интересного и личного. Филипп не звонил. Аня притворялась, что это ее мало волнует — не хотелось расстраивать маму, а та старательно делала вид, будто мысли ее заполнены совсем другим.