— Гостиницей пахнет.
Аня отшатнулась и прижалась спиной к двери. Тут же к ней подскочила другая помоечная дама и пощупала плащ.
— На подкладке, — обрадовалась она, — будет чем укрыться.
— Линяй отсюда, марамойка, — похожая на мужчину приблизилась к Ане, — и в самом деле духами шмонит. Тебя что, за валюту замели?
— За валюту фальшивую, за наркотики, за причинение тяжких телесных повреждений. Кирпичом одного гада ударила. Говорят, покалечила.
— Жаль, что не убила, — рассмеялась женщина, в которой не было ничего женского, — а ты не врешь?
Аня молча помотала головой. Женщины расступились. Еще две тени мелькнули на фоне мрачной стены: две испуганные девчонки забились в угол настила.
— Брысь отсюда! — приказал им переодетый мужчина.
Девчонки покорно выползли с досок и сели на пол у двери. Помоечным тоже было приказано отдохнуть.
— Нам с подругой поговорить надо, — сказала мужеподобная, пнув одну из них ногой.
Беседа была интересной и долгой. Аня узнала, что ментам верить нельзя, адвокаты тоже крысы: продадут за две копейки; ни в чем признаваться нельзя, показаний менять тоже нельзя — как в первый раз сказала, так и талдычить надо дальше, а если случайно проговорилась, то от этого потом отказаться. Лучше косить под дурочку и валить все на несчастную любовь: парень бросил, в башке сразу помутилось, не знаю, как все произошло, надо побольше плакать и говорить, мол, ждешь ребенка. Если проверят и узнают, что не беременная, надо говорить, будто обсчиталась, но все равно ждешь ребенка как спасения от безысходной жизни.
— Но тебе не поверят, — усмехнулась страшная женщина, — таких не бросают.
— А меня как раз бросили, — вздохнула Аня.
Ночью холодно не было: хозяйка камеры положила Аню к стене, накрыла плащом и еще обняла своей тяжелой рукой.
Следователь не обманула: она и в самом деле привела адвоката.
— Если честно сказать, то шансов выиграть дело очень мало, — признался пятидесятилетний мужчина.
Он почесал нос и сказал негромко:
— Шансов нет вовсе. Но есть надежда получить минимальный срок. Об условном наказании не может быть и речи. Я бы не взялся за Ваше дело, но Варя попросила.
Варей звали женщину-следователя.
— У Вас большой опыт? — тихо спросила Аня.
Адвокат покашлял в кулак и сказал:
— Это — первое мое дело. А до того я двадцать пять лет следаком отпахал. Так что я знаю, как дело можно развалить, как в суде можно использовать промахи следствия. С судьей можно договориться, но все равно получите лет пять. При хорошем поведении отсидите полсрока, и Вас выпустят. Так что разница существенная — десять лет или три года.
— У меня нет денег с судьей договариваться.
— Может быть, есть влиятельные или состоятельные знакомые, которые могут решать вопросы?
Аня покачала головой: никого у нее нет. Только мама.
Адвокат крутил в руках шариковую ручку и смотрел куда-то в угол комнаты.
— Плохо, что у Вас никого нет…
— Есть один знакомый старичок, который решает вопросы. У него так в визитке пропечатано. Но его визитка лежит дома.
— Назовите его, а я по своим каналам отыщу Вашего старичка.
— Шарманщиков Константин Иванович.
Адвокат напрягся, наконец оторвал взгляд от угла и повернулся к Ане.
— Не шутите так! Вы что, серьезно с ним знакомы?
— Не знаю, насколько серьезно, но мне кажется, дядя Костя поможет, если сможет. А может быть, и нет.
Она замолчала. Она ничего не хотела говорить больше. Снова вспомнила маму. А сквозь туман сознания стрелой пронеслось: «У меня есть сердце, а у сердца тайна…»
Но в ушах зашумело, словно вокруг зазвучали голоса тысяч губных гармошек.
Глава седьмая
Серебристый «мерседес» проскочил в больничные ворота, обогнул старое, вросшее в землю здание, въехал на узкую асфальтированную дорожку между двумя рядами подстриженных лип и уверенно покатил к новому корпусу больницы. Не успел автомобиль затормозить у крыльца, как дверь открылась, из машины выскочил молодой человек и бросился вверх по ступенькам широкой лестницы. А навстречу ему не спеша спускался пожилой человек в спортивном костюме. Он уклонился от объятий молодого человека, сказал только: «Ты еще заплачь!» А молодой человек и так уже моргал слишком часто.
— А где Ваши вещи? — спросил Саша.
— Ты же знаешь: у меня ничего нет. Твой телевизор я больнице подарил, а свой костюм врачу — ему в самый раз. Ну что уставился на меня? Отказался я от операции: без нее я могу год прожить, а если раскромсают меня удачно — еще три в лучшем случае. Только что это будет за жизнь? Капельницы, витамины, клистиры! А мне хочется напоследок так крутануться, чтобы Европа вздрогнула. Я, может, всю жизнь мечтал съездить в этот… как его? Ну, где катраны на каждом углу?