— А вот всемирно известный театр «Ла Скала», — объявил таксист.
Константин Иванович приказал остановиться. Вышел сам и махнул рукой девушке: «Прогуляемся немного!»
Билетов в кассе не было. Были, но на следующую неделю, а на этот вечер, как назло, отсутствовали. Наконец синьор, продающий билеты, смущенный от того, что его упрашивает натуральная блондинка, покраснел до корней волос.
— Билеты есть, синьорина, но они очень дорогие.
— А кто у него дешевых просил! — возмутился подошедший Саша.
Зато Шарманщиков понял все. Уже после того, как они разместились в трех номерах «Хилтона», он предложил Ане пройтись по магазинам. Но пешком ходить не хотелось, такси наняли лишь для того, чтобы добраться до ближайшего гаража.
— У вас есть «мерседесы» в аренду? — перевела Аня вопросы Саши.
— Все взяли, но есть «фиаты», «альфа-ромео» и даже один «мазерати», — ответил хозяин.
Услышав незнакомое слово, молодой человек обследовал итальянский лимузин и остался почти доволен, но спросил на всякий случай:
— А «роллс-ройсы»?
Хозяин изменился в лице, подумав, что над ним издеваются, но все-таки ответил спокойно:
— «Бентли» есть у моего приятеля на соседней улице. Я могу проводить вас туда.
И повез всю эту странную троицу на своей «ланче», проклиная себя за доверчивость.
«Бентли» оказался светло-бежевого цвета со сверкающей полировкой.
— О’кей! — заявил Саша.
— Но пятьсот долларов в сутки, синьоры, — покачал головой хозяин.
— Берем на месяц.
— На месяц скидка.
— А если на полгода? — перевела Сашин вопрос Анечка.
— Синьоры, тогда я сам буду вашим водителем, — обрадовался владелец гаража.
Но от его услуг отказались. Заплатили за месяц вперед. Хозяин дрожащими руками пересчитывал деньги.
— Вы откуда? — наконец спросил он.
— Из России, — ответила Аня, чем очень огорчила автомобилевладельца. «Надо было просить семьсот пятьдесят», — подумал он, и руки у него затряслись еще больше.
Два часа катались по Милану и ни одного «бентли» больше не встретили. Саша вел машину, Константин Иванович сидел рядом, а на заднем сиденье перед телевизором и автомобильным баром расположилась Аня. Все происходящее казалось цепью анекдотов из жизни новых русских. Оставалось только заехать в самый дорогой магазин и купить колготки за пятьсот долларов, чтобы заменить лопнувший ремень генератора в «бентли». И потому, когда автомобиль остановился возле бутика Труссарди, она рассмеялась. Сразу же взяла себя в руки, а затем Константин Иванович распахнул перед ней дверь магазина, она вошла, увидела выставленную напоказ роскошь и уже не смогла остановиться, успела лишь перевести менеджеру салона слова Шарманщикова:
— Все самое лучшее для этой веселой синьорины.
Перевела она, конечно, иначе, сказала «Покажите что-нибудь» и смутилась.
Ей выносили и показывали шикарные туалеты, туфельки, сумочки, ремешки, а она только рукой махала — не смешите, мол. Хохотала до слез. Они потекли, слезы хлынули, но это была не истерика. Аня рыдала, потому что вспомнила свою жизнь в тусклой квартире, которая была ее родиной, матерные перебранки соседей со своими гостями на коммунальной кухне, перекошенное ненавистью лицо Виолетты, тихого Сергея Сергеевича, который не мог забыть умерших более полувека назад жену и дочку, и маму, так и не узнавшую другой жизни.
Константин Иванович обнял плачущую девушку и повел к машине, а следом выскочили с пакетами продавщицы. Выскочили и замерли, пораженные, увидев сверкающий «Бентли». Им все стало ясно: бедная Золушка нашла принца, пусть престарелого — так даже лучше, но зато настоящего миллиардера, может быть, даже графа.
Они едва успели в «Ла Скала», чтобы посмотреть «Сельскую честь». Нашли свои места в центре седьмого ряда. Сцена была совсем рядом, но Саша взял с собой бинокль. По партеру и по ложам перекатывался блеск бриллиантов. Даже когда погасили свет, вокруг продолжали мерцать гаснущие звезды. Зазвучала увертюра, потом подняли занавес. Вскоре Саша, перегнувшись через девушку, прошептал Шарманщикову:
— Я того мужика знаю.
И показал пальцем на сцену.
— Это — Паваротти, — оттолкнула его Анечка.
Ночью она не могла заснуть. Все ее сны остались в России, в залитом дождями городе, в сумрачной пустой квартире, где шуршат по углам в поисках выхода брошенные кем-то воспоминания. Там хлещут черные ветки тополей по стенам старого дома, прячутся под козырьки крыш мокрые голуби и скрипят ржавые качели, на которых, устав от безысходности, примостилась чья-то неприкаянная душа.