Ноги Ани ослабли, а Филипп, продолжая улыбаться, произнес громко:
— А вот и Любовь Петровна пришла.
Мама проскользнула мимо них, они постояли на площадке еще какое-то время — недолгое, правда, потому что избраннику Ани надо было спешить по каким-то делам: он печально вздохнул, расстегнул последнюю пуговку в вырезе ее платья, поцеловал этот вырез, и, когда коснулся губами ее тела, Аня расстроилась, что он уходит так рано; потом уже, поднимаясь на четвертый этаж, в мыслях назвала сама себя дурой за то, что так долго проторчала с французами в том ресторане, вспомнила пожилого человека, роскошный автомобиль, в котором ее довезли до дома, ослепительную улыбку Филиппа и улыбнулась сама. Вечером, уже лежа в постели, долго смотрела на фотографию молодого смеющегося человека и хотела даже заплакать от очень скорого блаженства, которое вот-вот наступит, когда они поженятся. А это будет очень и очень скоро — может быть, даже в самом начале следующего года. Филипп, правда, еще не сделал официального предложения, но с родителями своими познакомил, сказав при этом: «Это — Аня. Прошу любить и жаловать». При этом, конечно же, улыбнулся. Родители его попросили ее тогда пообедать с ними и даже задавали разные каверзные вопросы, по содержанию которых можно было догадаться, что они ее испытывают. Но все тогда кончилось хорошо, правда, Аня почти ничего не ела, зато потом, когда сидели в комнате Филиппа и целовались, она услышала, как за стеной женский голос произнес:
— Может, мы ей сапожки новые подарим, а то она рядом с Филей бывает — мало ли знакомые увидят.
А мужской голос ответил после некоторой паузы:
— В его годы я рассчитывал только на себя…
Из всего случайно услышанного Аня сделала вывод, что родители Филиппа не против их дружбы, раз не произнесли в ее адрес ни одного дурного слова.
Но это было давно, уже полтора года назад, а теперь был теплый вечер и тихая ночь самого конца сентября. Приближался день, который на Руси отмечают как праздник Веры, Надежды и Любви.
А новые сапожки тогда она сама себе купила — красивые и дорогие.
С квартирой им с мамой повезло, конечно. Только с соседями не очень. Хотя одно время было все прекрасно: когда-то Любовь Петровна получила комнату в этом доме. Комната была огромной — почти двенадцать квадратных метров, и потому, когда родилась Анечка, тесно им не было. В квартире еще проживал отставной подполковник Сергей Сергеевич; один жил и, между прочим, в двух комнатах. Была еще семья Ивановых, состоящая из трех человек: дядя Андрюша, тетя Мира и их сын Денис. Это уже потом они оказались евреями и уехали насовсем в Израиль, а тогда у них была просто двадцатиметровая комната, в углу которой висели две иконы: одна с изображением Богородицы с младенцем, а вторая Николая Угодника. На самом деле еврейкой была, да и то наполовину, Мира Алексеевна, а Денис со своим папой собирали автомобиль из деталей, которые находили на свалках. Начали они это дело, когда Денис пошел в первый класс, потом он закончил школу, а чудо техники еще не было готово. Все же в один прекрасный день автомобиль подъехал к дому. Дядя Андрюша даже покатал Анечку, причем очень быстро — его бы оштрафовали сотрудники ГАИ, если бы смогли догнать. А так удивленные гаишники передали по рации, что что-то пронеслось мимо, весьма похожее на «феррари» или на приплюснутый бетонной плитой «запорожец». Машина и в самом деле быстро гоняла, но в Израиль Ивановы все равно улетели на самолете. Правда, перед этим дядя Андрей и тетя Мира выполнили свою историческую миссию, став свидетелями на свадьбе Любови Петровны.
Когда молодая учительница въехала в свою двенадцатиметровую комнату, она уже знала, что у нее будет ребенок. И наверняка знала от кого. Это потом она не говорила Ане, кто же был ее отцом, отвечала: «Умер и все, зачем ворошить прошлое — мне и так больно». Но в шестом классе девочка даже скандал пыталась устроить: «Но мне же надо знать!» Потом обе плакали и просили друг у друга прощенья. А в свидетельстве о рождении в графе «отец» стоял прочерк в виде длинной линии, проведенной фиолетовыми чернилами. Может, Сергей Сергеевич слышал через стенку их разговор, потому что через несколько дней он пригласил Любовь Петровну в свою комнату и откровенно спросил:
— Выпить хочешь?
А поскольку молодая соседка сделала удивленные глаза, уточнил:
— В смысле чая.
Когда было выпито по две кружки, сосед наконец сообщил, для чего он пригласил Любовь Петровну.