— Возвращайся в Петербург.
— Вот я и думаю, — серьезно ответил Денис.
И тогда Аня поняла, что задерживаться с поездкой в Париж не следует.
Глава третья
Площадь обрамляли двух- и трехэтажные небольшие дома. Площадь была маленькая, но казалась огромной из-за количества людей, которым здесь было тесно. На площади росли каштаны с распускающимися листьями и сидели художники, продающие свои картины. Некоторые бородатые люди тут же предлагали прохожим нарисовать их портрет.
— Сколько это будет стоить? — спрашивали художника.
— Сколько заплатите, — пожимал плечами гений, — вообще-то это бесценно.
Некоторые клали деньги в широкополую шляпу, но от шедевров отказывались.
В углу площади был проход к Собору Святого Духа, белые купола которого возвышались над зелеными от старости крышами низкорослых построек. Но все равно это было самое высокое место в городе и очень любимое туристами. Площадь называлась Монмартр.
Аня сидела в уличном кафе под красной маркизой, пила кофе и смотрела на толпу.
— К Вам можно подсесть?
Анна обернулась и увидела небритого длинноволосого молодого человека, который держал в одной руке кружку пива, а в другой тарелку с сосисками.
Девушка кивнула и стала смотреть на площадь с еще большим вниманием.
Народ вокруг был беззаботный и веселый, многие художники сидели в обнимку со своими девушками и целовались. А те, кто пришли на площадь купить картину или просто поглазеть на парижскую достопримечательность, улыбались, глядя на влюбленных. Весь воздух над площадью был пропитан свободой и беззаботностью. Уходить отсюда не хотелось, и потому Аня подозвала официантку, чтобы заказать еще кофе. Небритый молодой человек уже допил свое пиво, но не уходил.
— Еще чашечку, — сказала Аня и спросила соседа по столику: — для Вас заказать?
— Если Вас это не разорит, — ответил он.
И улыбнулся.
Что-то екнуло у Ани в груди, улыбка показалась такой знакомой. Этот парень улыбался совсем как Филипп, только делал это совершенно по-детски, смущаясь. «Спокойно, — сказала сама себе девушка, — это просто художник. Сейчас он выпьет свой кофе и снова уйдет продавать свои картины, и ты его уже никогда не увидишь. Это просто нищий художник.»
Последних слов она испугалась, ей даже стало неловко от того, что она так подумала. А кто она сама? Сидит в дорогом костюмчике, вальяжно откинулась на спинку пластикового стула и угощает всех кофе, как королева во время коронации одаривает всех бисквитами.
— Ну как, удалось сегодня что-нибудь продать? — спросила она.
— Как обычно, — ответил молодой человек и улыбнулся: — нет!
Так он, наверное, и в самом деле беден! Тонкий длинный плащик, под которым черный свитер с острым вырезом, линялые голубые джинсы. А на ногах художника светло-коричневые замшевые ботинки. Но он высок и симпатичен, этот француз.
— Если не покупают Ваши работы, зачем же сюда ходить и вообще…
Аня хотела сказать: «рисовать», но это было бы слишком бестактно, и потому она сказала:
— …и вообще продавать.
— А я и не хожу сюда. Продает мой приятель. Он тоже художник, мы на двоих студию снимаем.
Аня уже знала, что в Париже «студио» — это однокомнатная квартира. Правда, она отличается от питерских значительно: комната, служащая и гостиной, и спальной, может быть весьма значительных размеров, порой она вмещает в себя и кухню.
— Приятель тоже художник, но он и продавец неплохой: умеет убалтывать туристов. А сейчас он не может придти, и потому я решил сам.
— Ваш друг заболел? — поинтересовалась Аня.
— В некотором смысле, — ответил молодой человек, — он влюбился. Три дня назад познакомился здесь с молодой американкой, и теперь мне приходится днем надолго уходить из дома, а ночь проводить на полу в кухне. Никто меня, правда, не гонит, но я американок не люблю, потому что сам американец.
Звали молодого человека Андрэ. Дома в Нью-Йорке его звали Эндрю, но он не хотел откликаться на это имя, а вот Андрэ — пожалуйста! Приятель его американцем не был, по крайней мере, по паспорту и рождению: он был итальянцем и здорово умел продавать свои работы. Он был гением в этой области и однажды продемонстрировал свои способности. У Андрэ было две работы, которые просто валялись в углу: на одной черная кошка, а на другом холсте — натурщик, одетый кардиналом. Оба холста никто не хотел покупать, и автор даже хотел загрунтовать их, но приятель отговорил. Он сам взял кисть и замазал кошку черной краской, а кардинала серой, потом притащил откуда-то две рамы, вставил туда холсты и через пару дней понес работы на Монмартр. Их купили сразу за семь тысяч франков каждую. Итальянец, между прочим, приобрел. Поторговался, как водится, мол не для себя беру: одному уважаемому человеку в подарок.