Члены японской делегации прищурились, чтобы вредная итальянка не заметила, как они перемигиваются, потом самый главный из присутствующих на переговорах хитрецов положил перед девушкой листочек с расчетами дивидендов, где на всю длину строки стояли цифры с бесконечным количеством нулей.
Японец изобразил сердечный приступ и перед тем, как вызвать из Японии бригаду «скорой помощи», спросил:
— Может, эта сумма Вас устроит, но только в иенах?
— Можно, только умножьте ее на курс иены.
Самураи пригорюнились и пошли плакать в «Мулен Руж».
А графине Монте Карло было наплевать, что они из Страны восходящего солнца: она же не собиралась к ним на рыбалку. На зорьке и в Париже хорошо клюет. Утром самый хитрый позвонил и сообщил, что через два дня приедет Сам Председатель Наблюдательного Совета Корпорации и с ней обо всем договорится. А он сейчас в Амстердаме по очень важным делам.
Первый день уже прошел. А утром второго Аня встала пораньше, принарядилась и отправилась к Монмартру.
Андрэ открыл дверь, держа в руке стакан с йогуртом.
— Ой, — произнес он почти по-русски, пытаясь застегнуть на груди пуговичку джинсовой рубашки.
Но Аня сделала вид, что ничего не заметила.
— Вот, — сказала она, глядя на облупившуюся краску стены прихожей, — зашла поглядеть, как Вы живете, и на Ваши картины заодно.
Надо было сказать наоборот: на картины, на условия проживания, но и она растерялась, сама не зная почему. Он наконец застегнул пуговицу и провел ее в студио. Комната была большая — метров пятьдесят. В уголке стоял старинный буфет, современный кухонный стол и газовая плита, а, может быть, и электрическая. Аня туда не смотрела. А на стенах висели картины: яркие квадратики, прямоугольнички, кружочки, пунктирные линии, точки и тире.
— Ну как? — спросил Андрэ.
— Я не большая специалистка, — призналась девушка и тут же соврала, — но мне нравится.
— Это работы Франко, — объяснил молодой человек, — а мои — вон в углу стоят.
И он вскинул руку в сторону приставленных у стены лицом к лицу холстов.
«Господи, — попросила Аня, — хоть бы мне понравилось: он так красиво улыбается.» Она обернулась к художнику, но он был серьезен, и графиня Монте Карло приказала:
— Показывайте!
Он поворачивал холсты и пояснял:
— Это Монмартр, это снова он, это — бульвар Монпарнас во время дождя. А это парочка влюбленных, играющая в бильярд на раздевание… Простите!
На темном холсте светился изумрудный прямоугольник с бильярдными шарами, от которых во все стороны падали тени. Перегнувшись через стол навстречу друг другу, целовались полуобнаженные парень и девушка. Они держали кии в руках, но все это было неважно: и шары, и кии, и софит над столом, и темнота вокруг — все, кроме их закрытых глаз…
— Это — Сена зимой, — продолжал выставлять работы Андрэ, — это — остров Сите с Нотр Дам, это…
— Погодите, — прошептала Аня, — не так быстро.
Она еще не пришла в себя от такого обилия красоты. Смотрела на то, что он успел выставить.
— А это больной художник и его спасительница-муза — она пришла с бутылкой португальского портвейна и с таблетками аспирина.
— Это Вы своего друга изобразили, — прикинулась непонимающей девушка, — а почему у нее нос картошкой?
— Других муз не было, — развел руками Андрэ, выставляя следующую работу.
Они посмотрели всё. Разглядывала картины, конечно, только Аня, а художник посматривал на гостью, отводя взгляд, когда она поворачивалась к нему.
— А где же Ваши ню? — спросила девушка.
— Видимо, я не настолько гениален, как Модильяни, чтобы передо мной раздевались красивые девушки, — извините.
— Я хочу купить все Ваши работы, — сказала графиня Монте Карло, — прямо сейчас выпишу чек. Называйте цену.
Андрэ покраснел и, отвернувшись, произнес тем не менее весьма решительно:
— Забирайте все, но за это позвольте написать Ваш портрет, который останется у меня.
Оставалось только согласиться и сесть в единственное кресло в этой квартирке, и розоветь от внимательного взгляда, говорить о чем-то, скрывая главное — что ей хорошо здесь, что она готова придти и завтра, и послезавтра, но это невозможно — придется уехать через неделю и счастье закончится, но почему? Разве нельзя задержаться и жить так, как хочется, несмотря на грозный бабушкин палец? Но день продолжался, они пошли обедать в какую-то забегаловку, где, впрочем, было мило — была даже эстрада, куда тут же вылезли двое испанцев с гитарами. Они стали играть какие-то мелодии, что-то вроде фламенко, но не потому что они друзья Андрэ, они сами предложили: «Para Seniorita!» — для синьориты и потом уже играли до глубокого вечера, встряхивая головами, откидывая назад длинные волосы.