- А Вы решили здесь спрятаться, чтобы не пригласить кого-нибудь на танец? – перешла в наступление мадемуазель, отвлекая мужчину от приятного созерцания темной каплевидной подвески колье.
Оболенский был вынужден перевести взгляд к ее лицу, но в полумраке разглядеть его было сложно. А вот ее заявление вызвало едва заметную улыбку. Долинская почти попала в цель – Александр действительно скрывался, но от своей маман.
– По вашему я боюсь танцев?
– По-моему Вы боитесь женщин, – с вызовом ответила Хелен. – Пожалуй, что считаете, что каждая готовая черту душу заложить чтобы стать вашей женой.
– Какой абсурд, – фыркнул Оболенский. Про себе отмечая, что эта американка еще и манер не имеет никаких, говорит, что думает.
А Хелен уже понесло, чувство куража вернулось к ней, кровь шумела, а сердце колотилось, близость князя пьянила девушку. Ее взгляд был неотрывно прикован к прекрасному мужскому лицу. Он нависал над ней, как скала, подавляя своей мощью и силой. От его присутствия вся ее рассудительность и взлелеянная мудрость куда-то испарилась, как капля воды на раскаленных камнях, и приходилось прилагать усилия, чтобы не сказать чего-то лишнего или непристойного. Но удержаться от искушения раздразнить Оболенского девушка не могла.
– А может, – Хелен добавила немного легкомыслия в свой тон. – Может, вы боитесь танцевать?
Что она творит, мелькнула мысль, но поздно, в три шага Оболенский пересек расстояние, разъединяемое с девушкой, и его мускулистые руки обвили ее тело, прижимая девушку к князю, буквально вплавляя ее мягкую хрупкость в его монолитную силу. Хелен словно охватили стальные тиски, но в то же время она почувствовала давно забытое чувство восторга и безопасности.
– Ваши слова серьезный вызов моей репутации, – склоняясь к ее уху прошептал Александр, вызывая у Хелен волну мурашек вдоль позвоночника. – Должен продемонстрировать, как вы ошибаетесь, чтобы пересечь даже саму возможность сомнений в моей храбрости.
Князь склонил голову, прислушиваясь к звукам вокруг. Хелен затаив дыхание ждала его следующего шага, не предпринимая никаких попыток вырваться из теплых объятий. Не об этом ли она мечтала весь вечер?
– Вальс, – самоуверенным тоном констатировал Александр, уловив отголоски мелодии, которую наигрывал оркестр с другой стороны дворца. – А Вы умеете это танцевать, мадемуазель Хелен?
И, не дожидаясь ответа, он закружил девушку в танце, выдерживая только ему слышимый ритм. Хелен поблагодарила Бога и тетю, что взяла несколько уроков танца, и теперь успевала переставлять ноги так, чтобы князь не наступал на ее туфельки. А танцевал Оболенский прекрасно, легко и уверенно ведя девушку по мраморным плитам террасы. И с каждым новым витком в голове девушки туманилось все сильнее. Его тепло и запах дорого парфюма дурманили не хуже крепкого вина, затягивая здравый смысл розовой дымкой.
Горячая княжеская рука поддерживала Хелен за спину, оставляя огненные следы даже из-за тонкой ткани. Девушка даже не представляла каких усилий стоит князю удерживать руку в пределах приличия, а не перемещать как хотелось выше, чтобы почувствовать на ощупь какая у нее кожа ... Вдруг музыка стихла, и танцующая пара медленно остановилась.
Хелен пришлось запрокинуть голову, чтобы смотреть князю в лицо, благо глаза привыкли к полумраку, и в лунном свете его было прекрасно видно.
– И что Вы скажете теперь? – самодовольно спросил Оболенский, не спеша разжимать руки и отпускать Хелен. Ощущение того, как ее тело прижимается к нему, вдруг показалось князю весьма приятным.
– Беру свои слова назад, – растягивая губы в улыбке произнесла девушка. Ее дыхание чуть сбилось, но она была счастлива.
Видимо, это ее мечтательно-удовлетворенное выражение лица и подействовало на Александра как красная тряпка на быка. Так смотрели на него женщины, считавшие, что он ими заинтересовался, в их глазах читалась собственная победа. В душе они уже считали себя невестами. Правда, выражения глаз американки было не разобрать, но и улыбки было достаточно, чтобы князь рассердился и на нее и сам на себя. Он отпустил девушку, отступив на несколько шагов.
– А вам бы не помешало взять несколько уроков танца, – резко добавил Александр. Уже произнося эти слова он себя ненавидел за грубость, но не мог он оставить мадемуазель в уверенности, что она ему понравилась.