— Чего вы хотите?
— Хочу знать, кто вы, чтобы представиться вашим родителям, родственникам и всем домашним животным и заверить их, что я не какой-нибудь беззаботный повеса, одержимый желанием навеки погубить их прекрасную дочь и сестру. Хочу повести вас съесть мороженое к Гантерсу. Хочу отправиться с вами на прогулку верхом. Хочу снова заставить вас смеяться.
Столько желаний — и все невыполнимые…
— У меня только один брат, вернее, кузен, и он в Париже. Он пустил бы вам пулю в лоб, если бы увидел, как вы мне докучаете.
Улыбка сползла с его лица.
— Под словом «докучаете» вы подразумеваете мою героическую попытку спасти от воды вас и ваши хорошенькие туфельки?
— Ну… не совсем…
— Это только начало. Вижу, вы в трауре, глубоком трауре. Означает ли это, что каждый, кого вы встречаете на своем пути, должен строить подобающую случаю сочувственную мину, стоять с вытянутой физиономией и держать наготове платок?
Какой он мускулистый, широкоплечий! Совсем как Питер! Я распознала прекрасно тренированное тело даже под элегантным костюмом для верховой езды, состоящим из облегающих лосин, белой рубашки с жабо и куртки, в которую не мог бы без посторонней помощи втиснуться ни один мужчина. Наряд дополняли ослепительно блестящие сапоги до колен. Ничего не скажешь, видный джентльмен, как говаривал дедушка.
— Мне не нужен ваш платок. Что же касается вытянутой физиономии, у вас ничего не получится. Ваш рот растянут в перманентной ухмылке.
— Спасибо.
— Это не комплимент, просто нечаянно слетело с языка.
— Знаю.
— Поверьте, я занимаюсь своими делами, не жалуюсь, не прошу участия, не хлюпаю носом, а вы тут появляетесь, как…
— Только не как чертик из табакерки, умоляю!
— Прекрасно. Появляетесь, как безумный дядюшка Альберт, которого мы держим взаперти на чердаке, но он время от времени подкупает сиделку и сбегает.
Он рассмеялся. Ничего не скажешь, чудесный смех — искренний, веселый и раскатистый. По правде говоря, давненько я не слыхивала такого. С той самой поры, как он заговорил со мной в парке. Может, находит меня забавной? Не хотелось бы! Ах, слишком долго в моей жизни не было ничего веселого! Бросив первую горсть земли на могилу деда, я решила, что двадцать один год улыбок и смеха — это более чем достаточно для одного человеческого существа. Более чем достаточно. Дедушка вошел в мою жизнь с той поры, как мне исполнилось десять лет. Когда умерла моя мать, покинул страну отец и Питер уехал в Итон. Дед любил смеяться.
К моему полнейшему конфузу, слезы хлынули из глаз и покатились по щекам.
— Простите меня, — вздохнул мужчина. — Мне искренне жаль. Кого вы потеряли?
— Деда.
— Я лишился своего пять лет назад. Но если быть честным, больше всего мне недостает бабушки. Она любила меня больше, чем ирландские закаты, и твердила об этом с утра до вечера. Видите ли, бабка была родом из Галуэя, где, по ее словам, самые прекрасные в мире закаты. Но когда она полюбила деда, то с радостью распрощалась с закатами, вышла за него и приехала в Англию. В жизни не слышал, чтобы она упоминала об йоркширских закатах.
На мгновение мне показалось, что он сейчас заплачет. Я не желала его излияний. И ему лучше не знать, что испытываю я. Пусть ведет себя, как подобает настоящему мужчине! По крайней мере я узнаю, каков он на самом деле. Мои слезы мгновенно высохли.
Но тут он предложил мне левую руку, поскольку в правой все еще был зонт. Лило так, что мы оказались словно заключены вдвоем в крохотном сером мирке, где больше никого не осталось. Мне это не нравилось, но зонт был такой большой и так надежно защищал! На меня не упало ни капельки!
— Нет, — отказалась я, глядя на большую ладонь незнакомца. Подумать только, даже перчатки не надел! Зато кожа такая же загорелая, как на лице, а пальцы сильные и грубоватые. — Нет, — повторила я, — мне совсем не хочется знакомиться с вами. Я живу вместе с компаньонкой, мисс Крислок, и, так как я в трауре, мы не принимаем визитеров.
— И долго вы еще собираетесь вести жизнь в черном цвете?
— В черном цвете? Я любила деда. Я тоскую по нему. И уважаю память о нем. Хотя, по правде говоря, я очень сержусь на него, за то, что умер и оставил меня влачить жалкое существование во тьме и одиночестве. Ему не следовало покидать меня. Он был стар, но совсем не болел. И все шло прекрасно, пока он не поехал прокатиться и лошадь не поскользнулась в грязи. Он свалился, ударился головой о ствол дуба и потерял сознание. Да так и не пришел в себя. Я как могла охраняла деда от идиота доктора, который норовил каждый день пускать ему кровь. И заклинала деда, обещала позволить ему съесть сколько угодно яблочных пирожных, молила не покидать меня, открыть глаза и улыбнуться, даже сыпать проклятиями, если захочет. Он очень любил иногда хорошенько выругать меня… почти так же, как посмеяться. Но он не слышал. Только не напоминайте мне, что все идет своим чередом и жизнь продолжается, несмотря на то что я потеряла единственного родного человека, если не считать Питера. Потеряла из-за дурацкой случайности, и никому до меня нет дела.