Надо же, теперь, чтобы им отправиться в Париж, нужны было просто потратить деньги, а раньше … Гриша помнил, как еще в институте, его «отобрали» в поездку. Как он готовился к прохождению разных партийных и комсомольских комиссий, как учил имена всех первых секретарей компартий, да ничего не понадобилось. На что он надеялся с фамилией Клибман в 79 году? И однако надеялся, дурак, верил, что он подходит: и активист, и учится хорошо, и делегации сопровождает по линии КМО, посещает кружок синхронного перевода. Когда комсорг курса поставил его в известность, что его фамилия уже не в списке, Гриша удивился, расстроился, и даже зачем-то спросил «почему?». Комсорг замялся и обещал разузнать. А дома он сказал родителям, что его не пускают, возмущался, даже говорил, что может еще «все образуется». Папа по обыкновению промолчал, а мама вздохнула: «Гришенька, успокойся. Бог с ними. Не лезь никуда». Как это не лезь? Конечно он прекрасно понимал, что мать права, что ничего тут не сделаешь, и все-таки он не мог с этим смириться. Звонил Валере, горько жаловался, «вот, мол, видишь, Валер, что делается. Совсем, сволочи, обнаглели». Валера не стал его разуверять, что «не может быть», знал конечно, что «может». Он молчал, а потом вдруг в конце разговора сказал: «Ладно, Гриш, не переживай, мы с тобой еще везде побываем. И не будем ни у кого спрашивать разрешения. Они просто не смогут нас с тобой „отпустить или не отпустить“. Не будет у нас никаких „они“. Ты понял?» Грише было 19 лет, и ему было очень трудно себе представить жизнь без «них». А Валера уже, выходит, представлял. Об иммиграции они тогда еще и не говорили. Какие-то евреи вокруг ехали, но друзей это не касалось.
Если не считать мелких огорчений насчет выезда за рубеж, то в этот период конца 70-ых начала 80-ых, у них была «сладкая» жизнь, самый пик их мужской плейбойской карьеры, прямо какая-то «звезда пленительного счастья». Звезда и потом не закатилась, но компании, выпивки, женщины, вся эта пьянящая свобода первой юности, потом уже не могла достичь накала того десятилетия, доставить того первозданного удовольствия упоения своей молодостью, властью, привлекательностью и силой.
Гриша ехал из спортклуба, где он занимался на тренажерах бок о бок с гораздо более молодыми мужчинами. Рядом тягали тяжелые штанги мальчишки не более 16-ти. Он себя с Валерой такими очень хорошо помнил.
Интересно, с кем их можно было бы в этом возрасте сравнить? С петушками, щенками, молодыми львами, голодными волчатами. Всего в них было понемногу от этих животных. Вот им по 15 лет, позади девятый класс, впереди 10-ый, последний год, надо будет поступать. Сейчас последние каникулы, что-то должно случиться, хватит быть детьми, пора взрослеть. Как они тогда с Валерой понимали взрослость? Ну, первое — это свои деньги. Ребята их возраста не стремились и не умели зарабатывать. Кому-то из их ровесников может и хотелось лишних денег, но … разные «но» никто решить не мог, а они с Валерой решили. На улице Панфилова был большой овощной магазин, там работала директором мать их одноклассницы, которой Валерка помогал по математике, а после урока у нее дома, немного тискал, унося ноги перед самым приходом с работы ее матери, приятной крашеной блондинки. Валера там у этой Галочки часто обедал, валялся на диване, но мама хотела его как-то посерьезнее отблагодарить. Денег она дочкиному репетитору предлагать стеснялась, а тут случай представился.
Поздно вечером в магазин привезли какой-то дефицит, грузчик валялся в подсобке сильно пьяный и тетя Наташа позвонила Валере, что «мол, не согласится ли он разгрузить грузовик с апельсинами…нужно очень быстро и аккуратно, товар дорогой … она в долгу не останется … да, да, конечно, можно с Гришей Клибманом. Еще лучше, если вдвоем … да, да и Гришу она тоже отблагодарит … какой разговор …». Через 20 минут ребята были на заднем дворе магазина, подъехал грузовик и Гриша с Валерой играючи вытащили из кузова 40 ящиков апельсин, получив по 3 рубля, что было прямо-таки по-царски. Теперь разгрузки были поставлены на поток. Дура Галочка за этим следила, инстинктивно уважая «работающих мужиков».
Валеркин папа был летчиком и летал на международных рейсах, его девочки-стюардессы привозили из рейсов кое-какие вещи. Шмотки они продавали сами, а вот, мелочишку, типа жвачек, презервативов, хороших сигарет и разовых зажигалок, они не могли быстро продать, этим и стали заниматься Валера с Гришей. Продавали всегда понемногу и никогда в своей школе. Музыкалка, спортивные школы, двор, дача … все равно было опасно, но … зато они имели 30 % от сбыта. Вполне по-честному. Папа, как знал Валера, тоже привозил шмотки из рейсов, но он бы никогда в жизни не привлек сына к таким делам. Валерка познакомился с папиным экипажем, бортпроводницы летали с ним разные, но он их знал, и девочки симпатизировали симпатичному «сынку». Ребята, правда, сразу договорились, что «если что», они скажут, что сами выпросили зажигалки у иностранцев, и … что им будет? Подумаешь. От природы осторожный Гриша, всегда умолял Валеру не брать для продажи сразу много: «Не вздумай, Валер … дело не в „боишься“, просто мы можем загубить наш гешефт». Валерка уже знал те же слова на идише, что и Гриша. Так было легче. Гриша просил друга не «швыцать», называл кого-то «шлемазолом и поцем». Партия дешевых презервативов с усиками называлась «мыция». Валера кивал и понимающе улыбался.