К концу урока он на все плюнул, перешел на «автомат», дал задание работать в «группах» и принялся рассматривать девочек. Смотреть было особенно не на что. Серые мышки, некрасивые, с топорными фигурами, не умеющие себя подать американские феминизированные студентки, всем до двадцати, поголовно в джинсах, бесформенных кофтах и кроссовках. Они были молоденькими и Гриша стал играть в их любимую с Валеркой игру: а мог бы я с этой, а с той, а кого я бы с удовольствием …, а кого бы только, если сильно выпить … а кого вообще никогда … Они когда-то даже в вагоне метро в это играли. Он скользил глазами по классу, но ни одна девчонка его не интересовала. Чего-то в них во всех не хватало, трудно даже было сформулировать это «чего-то». В них чувствовалась незрелость, инфантилизм, комплексы в отношении мужчин, страх и желание сделать вид, что им «ничего не надо», они здесь «не как девушки сидят». В классе не было ни единой девчонки, которую он мог сравнить с московскими. Ладно, предположим он не их преподаватель, предположим ему на 20 лет меньше и тогда … Подхожу, заговариваю, делаю комплимент, чуть флиртую, приглашаю в ресторан … не пойдет, точно не пойдет. Не будет знать, как себя везти, не сможет быть адекватной, занервничает, никогда не сможет расслабится, будет чувствовать себя с ним ребенком. Она и есть ребенок в свои 18–19 лет, а тогда в Москве … о детстве в таком возрасте уже не вспоминали.
Гриша ехал домой и вспоминал свою недолгую карьеру в спецшколе, он там работал в десятом классе и одна из девчонок положила на него, молодого учителя, глаз. Если бы он захотел … как это было бы легко, раз плюнуть. Ничего у него с ней не было, как ее, кстати, звали? Гриша не мог вспомнить и раздражался. Он тогда считал себя порядочным человеком, «негоже» с малолеткой. У него были принципы. К тому был еще один фактор, явный, важный, но стыдноватый: Гриша просто боялся неприятностей. А вдруг … да не дай бог. Тут дело не ограничилось бы лишением работы, тут такое бы кадило раздули … оно того не стоило. Вот как он рассуждал, но теперь, много лет спустя, ему пришло в голову, что ни порядочность, ни принципы, ни страх его бы тогдашнего не остановили, если бы девочка его достаточно заинтересовала, он бы просто не смог противиться искушению, слишком уж они были с Валерой избалованы.
Но в том-то и дело, что раз он нашел в себе силы не «связываться», значит с девчонкой что-то было не так. И сейчас внезапно, он вдруг понял «что»: дело было в ее возрасте. Ученица не была ребенком, как эти его нынешние, она была почти взрослой, ей хотелось завершить процесс перехода во взрослую жизнь именно с ним, молодым, красивым мужиком, то, что он ее учитель, только придавало остроты ее влечению. Гриша это все видел, но она его хотела, а он ее … тоже хотел, но и только. Первого, в чем-то ущербного, траха ему было бы достаточно, а потом от нее было бы невозможно избавиться. Да, свеженькая, симпатичная, хотя и простоватая девчонка, чем она могла Гришу увлечь? Ничем. Ему нравились тонкие, уверенные в себе женщины, которые могли стать его подругами. Да, не дотягивала она до него, вот и все. Гриша поймал себя на том, что в мыслях своих называет ее «соплячкой и малолеткой». И все-таки, хоть и «малолетка», она его сильно хотела и свое желание не скрывала. Грише даже пару раз пришлось ее грубо отшить.
Выпускной. Белый танец. Свет пригашен. Она его пригласила, он так и знал. Ждал этого и до последнего мига сам не знал, пойдет он с ней танцевать или нет. Не пошел, сказал, «нет, мол, иди танцуй с ребятами». Она явно не ожидала отказа, обиделась. Он мог ей уступить … напоследок. Нет, не уступил, не был в себе уверен. Свежая баба, молодая. У него бы на нее точно встало, она бы заметила. Ну, куда это годится. Много чести. Получилось бы, что его тело его бы подвело. Тело, и все. Но девчонка таких нюансов не понимала. Куда ей. Считала бы, что он в нее влюблен. Да, сейчас … накось, выкусь. Разбежалась. В конце учебного года он уволился, хотя конечно и не из-за нее. Да она все равно школу закончила. Дурашка.