ЗА ОКНОМ БЫЛА ВОДА. МУТНАЯ ВОДА.
Кастровый провал, — понял Кравцов внезапно. Ещё один кастровый провал. Воды подземного озера в другом месте подмыли свод громадного резервуара — и на дне просевшей воронки оказались и графские руины, и липы старого парка, и эксклюзивные Пашины плиты…
И он, Кравцов.
Внезапно стало трудно дышать. Воздуха не хватало. Он пытался широко раскрытым ртом ухватить исчезающий кислород… Клаустрофобия — понял Кравцов, такое с ним случилось один раз в жизни, в третьем классе, когда застрял между этажами лифт — освещённый точно такой же еле живой лампочкой. Забытый детский ужас выполз из дальних закоулков памяти.
Мысли метались: конец… стеклопакеты пока выдержат… и воздух может остаться, скопится под потолком… и что — медленная смерть от удушья… спасатели?.. да какие тут, к чертям, спасатели… разве что «тревожная кнопка»?… но пройдёт ли сигнал сквозь толщу воды?…
За стеклом, на которое он продолжал оцепенело смотреть, почудилось какое-то движение. Кравцов вгляделся. Темный силуэт медленно выплывал из коричневого тумана — и оказался рыбиной, здоровой, толстобрюхой, карасем или карпом… Торпедовский пруд тоже затянуло, понял Кравцов. Рыбина почти уткнулась мордой в стекло, жаберные крышки медленно приоткрывались и закрывались. Неморгающий глаз смотрел тупо и равнодушно. Потом рыба сделала неуловимое движение хвостом и исчезла.
Кравцов провел рукой по лицу, стирая холодный пот. Он понял.
ЭТО СОН. ПРОСТО СОН.
Надо проснуться — и всё. Крепко закрыв глаза, он сказал вслух: «Просыпаюсь!» — и снова открыл их.
Не изменилось ничего. Так же — или сильнее? — журчала вода. Так же клубился за окном коричневый туман.
Кравцов поднес левую руку ко рту и сильно стиснул мякоть ладони зубами. Боль пришла, настоящая, резкая, — но кошмар не развеялся.
Зато утихла паника и вернулась способность спокойно и трезво мыслить.
Не бывает такого, сказал себя Кравцов. Не потому, что не бывает никогда — в жизни всякое случается, — а потому, что противоречит элементарным физическим законам. Вагончик деревянный, лишь снаружи обшит кровельным железом. Плавучесть у него наверняка положительная. На временный фундамент он поставлен краном. Если закон Архимеда до сих пор действует, то при подобном катаклизме временное жилище Кравцова просто обязано было всплыть. Всплыть и покачиваться сейчас на поверхности возникшего водоема. Другое дело, если имелась бы жёсткая связь, скажем, с вбитыми в землю сваями — но чего нет, того нет.
Понимание абсурдности и невозможности происходящего ничего в нем, происходящем, не изменило. Вода продолжала прибывать. Тусклый свет мигнул — но загорелся снова. Как показалось Кравцову — ещё более тускло.
Задыхаться или тонуть не хотелось. Даже во сне.
Мы часто завидуем легкой смерти умерших во сне, подумал Кравцов. Говорим: счастливый, не мучился, заснул — и не проснулся. Возможно, это ошибка. Кто знает, что за кошмарные вещи творились с теми уснувшими в мире их сновидений и почему они на самом деле не проснулись…
К тому же всегда существовала крохотная вероятность просчета. Он мог что-то не учесть — что-то очень маловероятное. Например, полуметровый слой свинца под полом — говорят, именно такой вагон-неваляшку построили для императорской семьи после крушения на станции Борки.
Надо выбираться, понял Кравцов. Сон это или дикая явь, — надо выбираться. Но как?
Выход оставался один. Набрать побольше воздуха, распахнуть дверь, подождать, пока вода заполнит вагончик и встречный поток ослабеет — и плыть к поверхности.
Для сна — вполне реальный способ. Наяву — если и не зацепишься за что-то, выплывая, и не захлебнёшься, — то кессонная болезнь при мало-мальски приличной глубине обеспечена. Но выбирать не из чего.
Он отодвинул засов, глубоко подышал, вентилируя легкие, насыщая кровь кислородом. Набрал полную грудь воздуха — и толкнул дверь. Она не дрогнула. Навалился плечом — тот же эффект. Вода под ногами дошла до щиколоток…
Всё правильно. Наружное давление слишком сильно. Кошмарный сон оставался логичным. И неправдоподобно — для сна — точным в деталях.
Значит, окно. Достаточно стеклу чуть треснуть — и давление довершит всё само. Кравцов вернулся в бригадирскую. Поискал взглядом, чем шарахнуть по стеклу. Ничего подходящего… Ладно, во сне сойдёт и кулак.
Он помедлил, в последний раз пытаясь проснуться без занятий подводным плаванием.
Потом обмотал кулак полотенцем — и с размаху ударил…
…Теперь он понял сразу, отчего проснулся — от резкой боли в правой кисти.
Вспоминать: где он? что с ним? — не пришлось, кошмарный сон стоял перед глазами. По всему судя, только что — ещё не проснувшись — Кравцов от души саданул кулаком по стенке…
Было темно. Остатки сна рассеивались, становились воспоминанием, но какая-то деталь кошмара упорно продолжала оставаться здесь…
Журчание!!!
Кравцов застонал. Опять??!! Всё по кругу??!!
Вскочил, бросился к двери, снова стал искать выключатель и снова поначалу не с той стороны — дежа-вю! — нашёл, щёлкнул клавишей…
Свет загорелся. Нормальный, достаточно яркий свет круглого плафона под потолком. Но журчание никуда не исчезло.
Кравцов опасливо выглянул в коридор. Лужи не было. Замочная скважина не изображала «Писающего мальчика». Журчание, похоже, доносилось из кухоньки.
Он прошел туда, включил свет. Из крана текла тоненькая струйка — чуть отошла прокладка, не иначе. Кравцов туго завернул его — струйка исчезла. Воду следовало экономить — водопровода тут не имелось, на стене висел двухсотлитровый плоский бак из нержавейки.
Он глянул на часы — половина третьего. Спать расхотелось совершенно. Он прошел в дальнюю комнату, присел на край «траходрома», закурил. И подумал, что если вдруг подобные — до жути похожие на действительность — сны будут здесь повторяться, то семь тысяч при почти полном отсутствии обязанностей не покажутся таким уж подарком… И реальных выходов останется два. Либо выпивать на сон грядущий бутылку водки, страхуясь от сновидений. Либо спать днем — где-то в ином месте. А ночью сторожить, бодрствуя. От скуки можно будет чем-нибудь заняться. Пойти полюбоваться луной на графских развалинах, например. Только стоит надеть на голову строительную каску, памятуя о печальной судьбе Вали Пинегина.
Остановитесь, товарищ писатель, — оборвал он сам себя. Уймите писательское воображение. Хватит выстраивать сюжет для нового триллера из случайного сна и никак с ним не связанной текучки среди сторожей…
Боль в отбитом правом кулаке помаленьку слабела, и Кравцов почувствовал то, что она, боль, раньше не позволяла заметить — что и с левой кистью не совсем всё в порядке. Он взглянул на ладонь.
На мякоти виднелась дуга из красных вмятинок.
След его зубов.
Уснуть он смог лишь засветло. И проспал почти до полудня — без каких-либо сновидений.
Разбудило пиликанье мобильника. Звонила Танюшка.
— Папка, привет! Ну как ты там на новом месте?
— Нормально, — ответил Кравцов заспанным голосом. Не рассказывать же дочери о ночном кошмаре, в самом деле.
Танюшка тараторила дальше, похоже, не услышав его ответ:
— Слушай, папка, у меня к тебе дело на миллион рублей!
— Куда подойти за деньгами? — спросил Кравцов, окончательно проснувшись.
— У-у-у… — После секундного раздумья дочь не стала реагировать на шутку. — В общем, мне нужна сказка.
— Название и автора помнишь? Или народная?
— Да нет же! Мне надо написать сказку! Последнее задание по литературе перед каникулами. Поможешь?
— Так помочь или написать за тебя?
— Ну папусик… Ты же всё понимаешь… У меня экзамены на носу, а тебе это — раз плюнуть. Ты ведь у нас писатель…