Скоба отреагировал, как и ожидалось:
— Я за твой склероз не в ответе. Туда-обратно — почти час набежит. Один поеду. Пока.
И он пошагал к платформе. Лисичкин поспешил обратно.
Тропа вилась по прибрежному лугу, цветущее разнотравье нагрелось на солнце и пахло одуряюще, деловито жужжали шмели, где-то неподалеку завёл свою надрывную песню коростель… Было хорошо. Колька подумал: пожить бы вот так, на вольном воздухе, без всякого нервирующего ковыряния в земле… Палатка, котелок над костром, бутылка портвейна, косячок… Что ещё надо для счастья? Разве что не помешает отзывчивая деваха в той же палатке. От этих мыслей Лисичкин разомлел и почти уверил себя, что нечто похожее ему и предстоит. Конечно же, Нинка придет с подругой, фиг бы его иначе Стас оставил, молодец он всё-таки, выбрал именно родственника, а не придурка Скобу компаньоном в таком деле…
Стас оборвал мечты подошедшего к бытовке Лисичкина короткой фразой:
— Иди выспись, Лисоян, ночью придется повкалывать…
Коля не понял или не захотел понять, цепляясь за свои надежды. Сказал где-то слышанное:
— Вкалывают в вену, а в бабу — хе-хе — втыкают! А кого Нинка с собой приведёт?
Стас посмотрел недоуменно, потом сообразил:
— Не будет никакой Нинки. Это так, для Скобы… Работать будем, без дураков.
Двоюродный племянник разочарованно понурился. Потом вновь оживился.
— Нашел, да? А Скобу — на хрен? Всю захоронку вдвоем возьмём?
— Не трынди. Захоронку будем брать — если найдём — как договаривались, втроём. За ночь с ней и взвод не управится… А в том, что я в траншее нащупал, Скоба доли не имеет. Это, Ли Сын Ман, ящик. — Последнее слово он выделил голосом.
Уже до китайцев дошел, без особой обиды подумал Лисичкин, слыхом не слыхавший о корейском диктаторе с таким именем. И спросил:
— Ящик чего?
— Ящик, — произнес Стас с прежним нажимом и посмотрел на Лисичкина совсем как недавно, после предложения вызвать специалистов по разминированию.
Коля вспомнил кое-что из давнишних рассказов родственника. Найти ящик всегда — по крайней мере до «медальонной лихорадки» — было заветной мечтой любого черного следопыта. Конечно, в откопанном ящике могла оказаться протухшая десятки лет назад тушёнка или еще какая-нибудь никому не нужная ерунда, но чаще всего ящики, заваленные некогда в разрушенных траншеях и блиндажах, хранили в себе оружие или боеприпасы. Консервационная смазка на найденных таким образом винтовках или автоматах, естественно, за годы высыхала и каменела — но удалив её, вы получали вполне работоспособные машинки. Не нуждавшиеся в дорогостоящем восстановлении, в отличие от побывавших в деле и пролежавших затем долгие десятилетия в земле. За партию таких смертоносных игрушек можно было выручить приличные деньги.
И Лисичкин стал терзать Стаса расспросами: сколько в военные времена стандартная заводская тара вмещала ручных гранат? винтовок? автоматов? — и каковы на них сейчас цены черного рынка? Пинегин отвечал с неохотой и в конце концов директивно отправил родственника спать, сказав, что нечего делить шкуру неубитого медведя. Колька долго ворочался на сколоченном из досок топчане (впрочем, матрас и чистое бельё на нем имелись). Ворочался и не мог уснуть, думал о ящике. А приснился ему вчерашний старик с толстой суковатой папкой. Подробностей Лисичкин по пробуждении не вспомнил. Осталось только чувство, что творилось в том сне что-то мерзкое. И страшное.
…Ящик оказался велик. Под двадцатисантиметровым слоем суглинка на дне траншеи находилась лишь часть его, остальное уходило в сторону, под боковую стенку.
Лисичкин считал, что истлевшее дерево будет рассыпаться в руках, — и ошибся. Доски оказались на удивление крепки, не иначе как их в своё время пропитали чем-то, препятствующим гниению. Гораздо больше пострадало железо — толстые полосы, охватывавшие в нескольких местах находку, петли, пробои и три (!) замка крышки.
Стас хмурился, по мере того как трофей открывался больше и больше. И конструкция, и неподъёмные габариты никак не походили на стандартные грузы военной поры. Что же тут за чертовщина? — думал он. Деталь от Большой Берты?
Пришлось изрядно повозиться, осторожно обкапывая ящик по сторонам — к утру, к возвращению Скобы, предстояло надёжно замаскировать все следы сверхурочных земляных работ. Почва словно сроднилась за полвека со своим содержимым — и ни в какую не желала размыкать цепкие объятия. Добраться до дальнего конца находки можно было, соорудив шурф чуть не с Саблинскую пещеру размером. Скоба наверняка заметит поутру следы, глаз у него намётанный.
Выход нашел Стас. Притащил буксирный трос, пропустил его сквозь два металлических кольца на боковых стенках, явно служивших для переноски ящика — на виду их было четыре, и земля скрывала ещё два, как минимум.
Движок-пускатель «Беларуси» затрещал так, что Лисичкину показалось — услышат их не только во всей округе, но, пожалуй, и в Питере. Услышат и наверняка заинтересуются: какому это тут трактористу-стахановцу не спится ночами? Потом треск смолк, заработал дизель, уже значительно тише, и Лисичкин немного успокоился.
Трос натянулся струной — и выдернул ящик, упёршийся в противоположный срез траншеи… На вид всё вышло легко — будто обвязанный ниткой молочный зуб выскочил изо рта у ребенка. Стас подал немного назад, слегка повернул трактор и новым рывком окончательно освободил находку. Теперь она целиком лежала на дне траншеи. Гробокопатели стояли наверху и задумчиво чесали в затылках.
Дело происходило как раз в те два-три часа белой питерской ночи, которые с некоторой натяжкой можно считать тёмными. На дне траншеи почти ничего разглядеть не удавалось. Но фонарь Стаса, привезённый из-за границы, оказался хорош. Длинный и толстый, похожий на дубинку, с мощным рефлектором, он рассекал темноту ярко-белым галогеновым светом на изрядное расстояние. Но сейчас Пинегин поставил сменный жёлтый светофильтр, дававший свет мягкий, рассеянный, почти незаметный со стороны.
Никаких надписей или маркировки на почерневших досках не виднелось. Ящик казался великоват для винтовочного или снарядного — метра два длиной и чуть меньше метра шириной и высотой. Характерные пропорции навели Лисичкина на догадку:
— Слу-у-ушай, а это не гроб ли? Может, зацепили-таки захоронку? По самому-самому краешку?
— Не похоже… — сказал Стас неуверенно. Впервые на памяти Кольки он что-то говорил неуверенно. — Их тут… там… без гробов кидали, вповалку… Разве что…
Он не договорил и спрыгнул в траншею. Лисичкин за ним.
Проржавевшее железо петель и замков быстро уступило напору двух фомок. Прежде чем открыть крышку, Стас несколько секунд помедлил. Потом резко откинул её в сторону.
— фу-у-у… — разочарованно протянул Лисичкин. — Мышиное дерьмо какое-то откопали.
Ящик доверху наполняла труха непонятного происхождения. Непонятного — для Лисичкина. Стас определил сразу:
— Стружка. Сгнила вся… Что стоишь, давай выбрасывай! Да не лопатой, руками!
Запах от растревоженной трухи пошел нехороший. Подозрительный запах. Лисичкин всегда думал, что гниющее дерево пахнет по-другому, иногда даже приятно — например, в лесу, где запах гниющих ветвей и листьев называют отчего-то «грибным»… Сейчас же чувство возникло такое, будто он держит голову над кастрюлей с каким-то мерзким варевом, в самом пару. Голова кружилась, воздух казался наполнен множеством мелких жгучих кристалликов, терзающих не только нос — дышал Колька уже широко распахнутым ртом, — но и бронхи, и легкие.
Старик! — похолодел Лисичкин. Не об этой ли находке говорил подозрительный старик? О находке, которой они совсем не обрадуются… И Коле захотелось оказаться где-нибудь подальше отсюда.
— Есть! — нащупал что-то Стас. — Твердое! И длинное!
— Винтовка? — радостно спросил Колька. Он враз позабыл о своих панических мыслях. Никак не мог старик видеть на два метра вглубь…