Мальчишка, привыкший к поведению захмелевших гостей, только кивнул в ответ и пошел своей дорогой дальше.
– Так, о чем это я говорил… А! Значит вот. С другой стороны, на заставе Кембри я был молод и нес службу в дозорах. Вот это дело, красота. Стоишь ночью, а над тобой звездное небо, луна, а днем Ченезар спинку греет. А тут! А тут все больше сидишь в четырех стенах и глаза ломаешь, пишешь или как ошпаренный несешься куда-то с пеной у рта. Убожество!
– Угу.
Что ты заладил угу да угу. Ты вообще говорить-то умеешь?
– Угу, – понимая, что уже не может ничего связанного сказать, снова ответил Верлас.
– Да, чтоб тебя. Я тут, можно сказать, душу ему изливаю, говорю тут, говорю, а он только мычит себе под нос. Кнез ты тупой!
Последние слова задели блаженно дремлющее самолюбие Верласа, которое, как сухой хворост от искры, тут же воспламенилось. Наемник хотел было метнуть в Регрона кувшином, уже потянулся за ним, как в этот момент ситуацию спасли припорхнувшие к ним из ниоткуда красавицы-прелестницы, вечерние бабочки, две крайне симпатичные, учитывая количество выпитого, девушки. Одна из них, смеясь, плюхнулась на колени к Верласу, а другая –прямо на стол перед Регроном. Больше в тот вечер наемник не видел своего друга. Нос Верласа быстро оказался между двух пухлых грудей девушки, и это было последнее, что он более или менее, но все-таки помнил.
Часть IV Глава 3. Взвешенное
…Тогда ты поймаешь лисицу за хвост,
Когда овладеешь искусством блудницы,
Поняв, кто готов заплатить за «любовь».
Верлас лежал на желтом, разогретом за день Ченезаром вечернем морском песке острова Фаноратон. Рядом, в море у берега, резвились его девочки. Они плескались в воде и звонко смеялись. Смотреть на них было отрадно. На душе у скитальца было легко.
«Как же хорошо, что я решил покончить со службой Иль Гатару! Как же замечательно, что у меня все вышло: забрал детей из Т’Бола, нашел припрятанные деньги под дубом на Фаноратоне да плюс кошель с серебряными гралами от бывшего хозяина за невыполненную работу, и вот я теперь сам себе хозяин! Красота!»
Релта опять отличилась и стала кидать в сестру песком. Мена хотела было поступить так же, но не успела, нарушительница правил ловко увернулась и побежала к отцу, крича:
– Папа, спаси меня! Она первая начала!
– Нет, это она! Релта первая стала кидаться песком! – возмущалась Мена, следовавшая по пятам сестрицы.
– Па, вставай! Па, спаси меня! – подбежав, упав на песок и прячась за телом отца, тряся его за плечо, требовательно просила Релта.
– Нечестно, нечестно, нечестно! Ты первая начала! Па, встань и я запущу в нее песком! – требовала Мена, лишившаяся возможности отомстить сестре, прятавшейся за отцом.
Верлас почувствовал легкое раздражение. Он никуда не собирался вставать, его вполне устраивало блаженное созерцание. Но дети не успокаивались.
– Вставай! Вставай! – требовали они наперебой.
Их голоса в какой-то момент слились в один, который внезапно стал звучать грубо, по-мужски:
– Вставай, грязный кнез! Пришло время дело делать!
Наемнику резко стало холодно и сыро. Верлас заморгал глазами. Фаноратон, дочки, теплый песок в миг испарились. Он увидел над собой потолочные мореные доски, тут же поняв, что лежит в своей комнате в красном доме. Над ним возвышался Иль Гатар, который стоял с пустым ведром. Верлас понял, что его содержимое – вода, только что была вылита на него.
«Вот сволочь!» – посетовал про себя на хозяина наемник и с трудом уселся на кровати, свесив ноги.
– Давай, – раздраженно говорил Гатар, – приходи в себя! Ты мне будешь скоро нужен. Есть для тебя работа.
– Так, – с трудом шевеля языком, сказал Верлас, – высокородный, дай мне прийти в себя. Иди вниз в обеденный зал, я к тебе скоро спущусь.
Гатар поставил ведро на прикроватный столик и недовольным тоном произнес:
– Не тебе мне указывать!
Верлас поднял голову и тяжелым взглядом уставился на Иля.
– Ладно, будь по-твоему. Только поспеши! – сдался Гатар, который, махнув рукой, направился к выходу, возмущенно говоря: – Это надо же было так надраться. Кнез паршивый!
Высокородный, рассыпая проклятия, покинул пристанище наемника.