– Чеар! – послышался голос издалека. – Чеар!
Он поднял голову и тревожно посмотрел в ту сторону, откуда доносился голос. С холма бежал незнакомый ему мужчина, которого сейчас, в видении, он очень хорошо знал. Чеар быстро окунулся, смыв налипший песок, и вышел из воды. В этот время мужчина подбежал к Чеару.
– Мальчик! У тебя мальчик!
Чеар пошатнулся от услышанного. Сразу стало легко и спокойно, радостно и светло на душе. Все тревоги и страхи исчезли, наступило полное и безоговорочное счастье. Мужчина крепко обнял друга, искренне радуясь и сопереживая его чувствам. У Чеара на глазах выступили слезы радости.
Вновь картинка померкла, вновь наступила тьма, окутав его плотным непроницаемым одеялом.
И вновь мир расцвел красками. Чеар сидел за столом и ел щи, их только что сварила Лита. Вокруг него за столом сидели дети. Они были разного возраста и пола. Чеар, подняв глаза от тарелки, внезапно осознал, что это его дети. Их было семеро.
Его взгляд скользнул в сторону Литы, вернее туда, где у жернова стояла незнакомая ему женщина. Она колдовала, готовя еду, и постоянно что-то сварливо бубнила. Женщина была полна, на вид ей было лет сорок пять. Ее сальные волосы были зачесаны назад и собраны в уже растрепавшийся хвост. На ней была домашняя простая длинная до пола рубаха, поверх которой надет застиранный фартук.
Чеар смотрел на детей, на Литу в новом ее образе, на кузницу, что была видна из окна, створки которого были распахнуты настежь. Он слышал крики стрижей и ласточек, которые проносились за окном, летая низко над землей, как кричали бараны и козы, которых торопливо подгоняет пастух, опасаясь надвигающейся бури, где-то вдали слышались раскаты грома.
– Калий, – услышал Чеар свой голос, – а ну иди, прими наших овец да загони их в сарай и не забудь закрыть его, а то получится, как в прошлый раз. Ты самый старший, а проку от тебя никакого. Давай скорее.
Из-за стола встал парень лет шестнадцати и послушно пошел к дверям.
– Накинь плащ, а то вдруг дождь застанет, – потребовала Лита.
Чеар нахмурился и, стукнув кулаком о стол, рявкнул:
– Помалкивай лучше, женщина, ничего, не растает! А ты пшел на улицу!
Парень шустро выбежал наружу.
Чеар поводил в тарелке ложкой. Внезапно весь аппетит у него пропал.
– Разучилась ты готовить, красота моя.
На душе у Чеара стало так тоскливо, что если бы он был собакой, то точно завыл бы.
Мрак, о спасительный мрак! Он скрыл тоску обыденности долгих лет семейной жизни, но картинки мелькали и мелькали, вспыхивая и угасая, кидая Чеара в странные и чудесные места, заставляя то радоваться, то отчаиваться, то впадать в уныние, то надеяться на лучшее – и так бесконечно долго. Все видения объединяло лишь одно, в них была Лита, разная, как и грядущие версии их судьбы, которые были то безумно романтичны и красивы, то ужасно трагичны и жестоки.
Чеар просыпался и засыпал. Время шло. Ничего не менялось, никто не пытался накормить его или дать воды. Тот небольшой запас воды, что был у него, почти полностью иссяк, при том, что Чеар позволял себе пить не более двух глотков, да и то, когда ему становилось совсем плохо. От сухости воздуха губы быстро пересыхали и трескались, глаза резало, они слезились, кожа зудела. Сон и явь смешались воедино. Чеар успел десятки раз пожалеть о своем выборе, сделанном на свободе.
– Дурак! – твердил он себе, сидя во мраке. – Какой же ты дурак! Будь проклята эта сумасшедшая садистка, и чего я только в ней нашел?
Но мгла оставалась глухой к его мольбам, как, впрочем, и множество богов, к которым взывал Чеар, прося их о спасении или милости. Несколько раз он пытался подняться наверх, но все заканчивалось падением.
Вдруг Чеар услышал страшный грохот. Он подумал, что стены пещеры рушатся, но то был только звук, вызванный сдвигаемой крышкой, что находилась над его головой, под потолком камеры.
Чеар запрокинул голову и был моментально ослеплен ярким светом, ударившим ему в глаза. Он тут же зажмурился, потерял равновесие и упал на колени.
– Живой? – спросил кто-то сверху и, не дождавшись ответа, скинул ему вниз какой-то куль и произнес:
– Перекуси, теперь тут не до тебя, завтра идем на войну. Бывай!
Чеар понял, что сказанное означает только одно – теперь он застрял тут надолго и скорого возвращения наверх ждать не стоит. Ему хотелось плакать, но больше не было слез, ему хотелось кричать, но губы слиплись. Если бы в нем остались силы, то сейчас бы он расшиб свой лоб о пористую стену, но силы давно оставили его, по крайней мере, так сейчас казалось. Чеаром овладело отчаяние. Он не знал, как ему быть и что теперь делать.