– Наверное, ты прав. По крайней мере, со стороны такие, как ты, не могут понять людей, для которых они не более чем вещи.
Никто стало немного обидно от унизительных слов Итель. Но что-то ответить на ее слова он не смог. Девушка тоже молчала. Ее странный взгляд и непонятные игры с ножом начинали немного раздражать Мелема.
Ченезар скрылся под землей, и темнота быстро начинала подкрадываться к людям, греющимся у огня. Она была словно живая. Как пугливый лесной зверек. Вспыхнет пламя – он назад, начнет потухать – крадется ближе. Но страх лесного обитателя с каждой минутой становился все меньше и меньше, пока он не обернулся в пугающего вездесущего ночного монстра, объявшего собой плотной стеной круг света. Теперь чудовище не бежало от разгорающегося огня, а недовольно отступало на шаг назад, готовясь в скорости вернуться обратно, а может, и вовсе сделать решающий прыжок и поглотить крупицы света, отголоски дня, еще сохранившиеся в мире, после ухода Ченезара.
Итель продолжала смотреть сквозь костер в окружившую людей мглу, а ее рука все также чертила узоры. Лицо ее не выражало эмоций, было словно каменное.
«Она красивая – решил Мелем. – Странная, правда, но красивая. Когда тебя окружает красота – это приятно. Жаль, что я ее не понимаю».
В животе Никто заурчало. Желудок, напомнив о своем существовании, вернул человека в реальность, от рассуждений о прекрасном к насущным потребностям.
– Может, поедим да поедем? Мы же недалеко от моста через Анарикор, а это значит, что где-то рядом есть варт или деревушка какая-нибудь. В лесу как-то боязно ночевать. Мало ли что тут произойдет.
– Нет.
– Не поедим или не поедем?
– Не отвлекай меня, не видишь, я занята.
Мелем пожал плечами.
– Не вижу.
Девушка не ответила на его слова. Есть все также хотелось. Мелем знал, где лежит вяленое мясо, хлеб и прочая нехитрая дорожная еда, но его рабская сущность не позволяла ему взять ее, тем более что Итель – хозяйка – дала понять, что ужинать не время.
«Эх, придется по старинке. Коротать ночь на голодный желудок тяжело, поэтому надо подремать».
Когда Никто уходил пасти свое стадо в ночное, то ему не раз доводилось дремать у костра. Огонь согревал, отпугивал диких животных, да и овцы тянулись к огню, к человеку, чувствуя себя рядом с ним защищенными.
Мелем по привычке посмотрел по сторонам, ища своего пса Корноуха, но не найдя его, своего верного друга и помощника, с сожалением вздохнул и принялся искать удобную позу, чтобы уснуть. Найдя нужное положение, он опустил голову себе на плечо, сладко зевнул и закрыл глаза. В животе обиженно заурчало, после чего затихло. Видно, тело поняло, что от него сейчас требуется, поэтому Мелем быстро погрузился в невесомую пучину сна, наполненного тысячами сновидений, которые быстро появлялись и также быстро исчезали, стираясь из памяти.
Внезапно Никто проснулся. Его выкинуло с гребней теплых снов, по которым он только что скользил. Бывший раб с трудом открыл успевшие слипнуться веки и часто заморгал, так как картина мира представилась ему в виде большого мутного пятна света, окруженного кромешной мглой. Зрение вернулось к нему, и то, что он увидел, тут же прогнало остатки сна и обрывочные воспоминания о сладких сновидениях.
Пламя костра за время его сна успело ослабнуть, но даже в неярком свете тлеющих углей, над которыми лишь изредка вздымались языки пламени, Мелем вполне отчетливо мог видеть странную картину. С Итель, которая продолжала сидеть на своем месте, произошла странная метаморфоза. Сначала Мелем не поверил своим глазам, он их даже протер, думая, что они еще не прочистились, но увиденное им осталось неизменным. Девушка сидела на месте, как и в момент, когда Никто заснул, на этом нормальность увиденного прекращалась. Ее внешний вид и окружающее ее тело пространство разительно изменились. Кожа Итель приобрела не просто белый, а белоснежный оттенок и словно была подсвечена изнутри. Этот свет был ярким, но неравномерным, он словно блуждал в человеческой плоти. Зрачки глаз исчезли. Глазницы исторгали из себя желтоватое свечение. Этот свет был ровным и в меру ярким. К телу Итель из ночной мглы тянулись десятки, а может, и сотни тонких разноцветных нитей и несколько лент, окрашенных в оттенки красного, оранжевого и желтого цветов. Они возникали из пустоты и, соприкасаясь с плотью или одеждой девушки, исчезали в них, словно сливаясь с ними, становясь неотъемлемыми частями. Нити и ленты излучали внутренний свет, так же как и кожа Итель. Они трепетали, развевались, как стяги на ветру. В этих нитях и лентах ощущалась одновременно хрупкость и какая-то необузданная великая сила, готовая вырваться наружу, если они разорвутся.