Уже скоро колонна людей, ведомых работорговцами, вошла в длинную тень деревьев. Теперь лик Ченезара, умывавшегося кровью павших в этот день воинов, был не виден за верхушками кленов и осин, приветственно трепетавших листвой. Чеар к этому времени уже шел самостоятельно. И вот колонна вошла по тракту в лес, который был довольно-таки густ, если не сказать больше. Буквально в четырех локтях от мощеной поверхности пути видимость полностью терялась.
Чеар услышал, как О'Тог, явно недовольный густым лесом, громко выругался.
– Где тут встать на ночлег? Ну не на тракте же жечь костры?! Любой канут с нас три шкуры сдерет за порчу дороги.
Внезапно Чеар поймал себя на мысли, что стало очень тихо. Он еще из рассказов отца помнил, как опасна и непредсказуема внезапная тишина. Она несет в себе не просто угрозу, она наполнена неизвестностью. А ничто так не пугает, как неизвестность.
Даже кузнечики не стрекотали. Вечерние птицы не пели. Ветер ослаб, и листва не шевелилась. Даже шаги по камням, которые были тут холоднее, чем в поле, раздавались как-то приглушенно.
«Сейчас что-то произойдет», – подсказывало чутье, а уж его-то Чеар всегда слушался. Машинально он немного ссутулился и, шагая, не стал распрямлять полностью ноги, прислушиваясь, пытаясь уловить хоть какой-нибудь звук. Взгляд забегал по сторонам: сумерки, подлесок, тишина.
Работорговцы тоже что-то почуяли. Многие из них стали озираться и оглядываться. Дорога начала круто поворачивать.
Авангард отряда повернул и скрылся за изгибом, заслоненный стеной деревьев и кустарников, которые сейчас из-за сумерек окрасились в черный цвет. Листва, будто таинственный голодный зверь, одного за другим пожирала рабов и их хозяев, которые скрывались за поворотом, не давая издать им ни малейшего звука. Нервы напряглись до предела. У Чеара на лбу выступил пот.
Колонна шла вперед, ничего не происходило. Поворот позади. В лицо ударили лучи опускающегося под землю Ченезара. Перелесок заканчивался. Авангард колонны почти поравнялся с его границей. Подул свежей вечерний ветерок, зашелестела листва, и стал слышен с поля стрекот кузнечиков. Чеару стало стыдно за свои страхи. Он выпрямился и глубоко вздохнул.
– Пригнись! – крикнул незнакомец, толкая его в спину.
Чеар упал на землю, что и спасло ему жизнь.
Над головой просвистели стрелы. Они были адресованы ближайшему ехавшему на коне работорговцу.
– Да быть этого не может! Что, опять нападение и опять на дороге!
«Хрум», – раздался характерный звук, когда пять стрел, как одна, прорвав одежду, погрузились в спину бедолаге. Одна из стрел, пущенная по неудачной траектории, со смачным «хмыс» вонзилась в затылок идущего впереди раба.
«Повезло», – промелькнуло в сознании Чеара, пока незнакомец ловко затягивал его на обочину, в спасительную гущу листвы.
– Убить всех пленных! – ревел О'Тог. – Если не нам, так пусть они не достанутся никому!
Работорговцы принялись убивать рабов. Чеара охватили страх и отчаяние. «Что делать? Спасаться? Спасать? Да что я могу?»
Из кустов выныривали какие-то люди с копьями и мечами, рубя направо и налево работорговцев. Двое из конвоиров, раненные стрелами, кинулись в бегство, пришпоривая коней, мчась прямо навстречу заходящему Ченезару.
О'Тог был ранен в ногу. От серьезных повреждений его спас благоразумно надетый кожаный доспех и шлем. Он продолжал бой. О'Тог успешно положил уже пятерых размашистыми ударами своей кривой сабли. Вокруг него образовалось пустое пространство, чем он и воспользовался, начав прорубаться к выходу из перелеска.
Лучники не пускали больше стрелы, видимо, боясь попасть в своих. Уже скоро из отряда работорговцев в бою оставались лишь двое. Это О'Тог и еще какой-то везунчик, на нем не было доспехов, но стрелы не торчали из его тела. Везунчик не пытался убежать, а смело прорубался к своему командиру.
Чеаром овладела жажда мести. На его глазах только что были убиты близкие ему люди. Он решительно выпрыгнул из кустов на тракт. Ноги заскользили по брусчатке, залитой кровью. Чеар чуть было не упал. Но, удержав равновесие, подхватил копье, валявшееся под ногами, и уверенно направился к О'Тогу.