Судя по её брюшку, округлившемуся до стадии расстёгивания пуговиц на халате, мокрым коричневым потёкам на мордочке и подозрительно весёлым глазкам, эвфемизм «пить чай» имел сегодня особо иносказательный смысл.
— Ладно, не переживай. Жареных куриных лапок вам сейчас притащат, цените заботу. Вечно я о вас думать должна!
Больничная шавка долго бродила возле нас в надежде получить ещё пару косточек. Покуда барбосина не уразумела тщетность своих надежд, командирша опасливо пряталась в кабине, как мы ни заверяли её, что после такой знатной трапезы сомнительные пищевые достоинства уважаемой госпожи Рат псину вряд ли привлекут.
Утёрлись. Перекурили. Влезли в отчаянно воняющий химической дрянью автомобиль. Отзвонились, получив очередной вызов за тридевять земель. Тронулись. Поехали.
Перемещение, которое мы прозевали, обгладывая не добравшиеся до желудков пациентов ножки, унесло лес неведомо куда, заменив свежими утренними прелестями Озёрного края.
Бодрящий ветерок, пахнущий чистой речной водой, весело заскакивал в открытые окна, приятно холодя щёки. Причудливо играли солнечные зайчики, метавшиеся по кабине, то прыгая нам на колени, то шаловливо щекоча нос.
В хорошем настроении и добром расположении духа я, развалясь на сиденье и закинув руки за голову, любовался причудливыми изгибами петляющей средь водного лабиринта посыпанной речной галькой дороги. Как непохожа она на мрачную лесную колею, которой мы пробирались сюда! А всё-таки те машины «Скорой», они куда…
Стоп. Лес. «Скорая». Шоссе, которое исчезло. Где-то это я уже слышал. А не от Рат ли, кстати?
— Люсь?
— Аиньки?
— Это не ты мне рассказывала про лесную дорогу, которая пропала? С подстанцией вместе?
Начальница в изумлении вывалилась из моего кармана на капот и, не вставая с четверенек, удивлённо воззрилась на меня. Хвостик завился в замысловатую фигуру, да так и остался — надо быть, эквивалент разинутого рта.
— Шура, ты гений!
— Спасибо, госпожа доктор, я в курсе, — скромно ответил я.
— Там же дорога на Тринадцатую подстанцию!
— Я уже сообразил.
— Правда, всё равно непонятно, куда-таки она прячется. Тебе, часом, этот секрет не известен?
— А леший её знает… — рассеянно пробормотал я.
Глава десятая
Что рассказать вам ещё о моей любимой?
Я могу говорить о ней часами, и мне не надоест — о её глазах и руках, голосе и улыбке, о том, как она хмурится или откусывает кусочек от пирожного. Мне всё интересно, всё дорого, всё кажется не таким, как у других. А вам-то что за дело? Пожмёте плечами недоумённо: что ты особенного в ней нашёл? Серовата, не топ-модель, да и возраст… Вон, глянь, какие у вас практикантки!
Не знаю что. Но знаю твёрдо: для меня она самая лучшая, самая необходимая, самая красивая и замечательная. Ежишка. Счастье моё и беда, горе и радость…
А расскажу-ка я, пожалуй, историю про рубашку. Нет, не про ту, голубую, что носила ты наедине со мной. Это совсем другая история. История о том, как человек может не поверить в своё счастье.
Первое наше свидание принесло в мою жизнь столько нового, что я даже растерялся. Признался в любви и услышал «люблю» в ответ. Держал тебя, прежде далёкую и недоступную, в своих объятиях, целовал, ласкал, а ты отвечала на мои ласки, жарко шепча:
— Сашка… Сашенька…
Разве я мог помыслить о таком? Смел ли я мечтать, что услышу когда-нибудь:
— Всё будет так, как ты захочешь…
Знать, слишком много пришлось всего за один раз на мою начинающую седеть голову. Голова и не выдержала, приступив к самообороне сепаратно от сердца.
Заявился я домой далеко после заката, весь выжатый, что твой лимон. Пробормотав жене что-то малоубедительное, наскоро разделся и рухнул в кровать. Подозреваю, что моя половина долго прикидывала, где это меня угораздило так назюзюкаться. Ага, точно, пьян был. Да не от вина только.
Не успел закрыть глаза — безжалостный будильник злобно проинформировал меня, что пора вставать и двигаться на дежурство. Поднимался, как на расстрел, стеная и охая. В мутной башке гвоздём торчало крепкое убеждение: весь этот удивительный день мне приснился. Такого случиться наяву просто не могло. Выкарабкавшись из постели, крутил носом и с полуулыбкой вздыхал: когда-де такие сладкие сны видятся, то и просыпаться не хочется. Долго тянулся, чихал и курил, бродя по дому и, что ни миг, вспоминая обрывочки упоительного сновидения.
Уже вполне проснувшись, допивал вторую чашку кофе и похихикивал над собой. Да, Шурик, крепенько тебя зацепило! Пораспустил слюни! Подбери, подбери. Кто ты есть-то, чтоб она на тебя глядела? Молчи уж, не срамись.