— Не без того.
— Да не птицы они никакие, такие ж люди. Просто живут на самой верхотуре, вот и прозвали их так. Чудаки наши местные.
Один вопрос был снят, но родился другой, не менее интересный. Чем же это таким нужно отличиться, чтобы прослыть в Кардине чудаком? Ладно, увидим. А вон и Патрик топает, бережно неся в ладонях начальницу.
Рат пискнула:
— Что там?
— Ранен кто-то. — Я для простоты не стал посвящать её в птичьи вопросы. Сам ещё не всё толком понял.
— Тяжело?
Я взглянул на лысого. Тот пожал плечами:
— Не знаю, госпожа. Сам не видел.
— Так что ж мы стоим целый час? Патрик, заводи.
Огрызнуться, что целый час ждали доктора? Потом. Последнее дело — при народе внутрибригадные склоки учинять. Это занятие сугубо интимное. Иначе почтения у населения не будет. Его и так-то не густо, того почтения.
Душегубка в машине, аж терпёжу нет. В открытые окна ломится невыносимый жар. Сколько ещё? Слава богу, приехали.
Рыночная площадь кишит народом. Намётанным глазом я безошибочно определил, где находится потерпевшая — там, у фанерной палатки, скопление публики особенно велико, и большинство стоят без дела, переговариваясь. Лишь вездесущие мальчишки шастают взад-вперёд, высматривая, где бы что спереть.
Пробились, протолкались, зашли. За грубо сбитым прилавком к стене жмётся сидящая на полу парочка — молодой парнишка и девушка.
— Вот они, птички, — подтолкнул меня локтем наш спутник.
Птички. Страннее людей я не встречал ещё в этом мире, если не причислять к людям всяких невероятно фантастических существ — обитающих здесь извеку и пришлых. Вид пары изумлял и вызывал жалость разом. Тонкие, худые, прозрачно-бледные (в открытом палящему солнцу Кардине!), со спутанными в клубок, неимоверно отросшими волосами.
Девушка вообще казалась призраком. Настолько бледна, что вены на её лице и руках выглядят вытатуированной синей паутиной. С крошечного острого личика недоверчиво и испуганно взирают на меня огромные светло-карие глаза. Одежда ребятишек истрепалась настолько, что затруднительно хоть примерно определить, чем эти лохмотья являлись раньше. Руки девушки прижаты к животу в области правого подреберья, пальцы заплывают алым.
Я облокотился о прилавок, разглядывая молодых людей.
— Здравствуйте, ребята. Как вас зовут? — Это Люси подала голос, соскочив с плеча на липкий фальшивый мрамор стойки у моих рук.
Парень, не раскрывая рта, молча подал какие-то истрёпанные и затёртые бумажки, обёрнутые грязным целлофаном. Взял, развернул… Господи! Ребятишки-то мои земляки!
У меня в руках лежали паспорта с гербом той страны, где я имел счастье или несчастье появиться на свет. Той, где столько всего оставил.
В душе моей вдруг широко разлилась необъяснимая тёплая волна, затопив сердце. Открыл. Прочёл имена, фамилии, где и когда родились. Боже, совсем дети! Ему — восемнадцать, ей — и вовсе шестнадцать. Без определённого места жительства. Там. А здесь? «На верхотуре» — вспомнил. Это где?
Что это? Из паспорта девушки выпал сальный клочок бумаги, мелькнул фиолетовый штамп. Я поймал его на лету. Выписка. И психиатрическая больница знакома — хоть и не мой город, но бывать приходилось.
Парень напрягшись, исподлобья, настороженно смотрел, как я разворачиваю ветхий бланк. Люси, держась крошечными лапками за моё запястье, вместе со мной изучала выцветшие, неразборчивые строчки слепого шрифта старой пишмашинки: «Держится отстранение, отгороженно. Замкнута. Продуктивному контакту недоступна. Недоверчива, молчалива. На вопросы отвечает односложно: «да», «нет». На лице — постоянное выражение страха. Боится большого количества людей, пытается спрятаться, забиться в угол…» — и дальше всё в таком же духе, с грозным диагнозом в заключение. Несчастный ребёнок!
Тихонько шепчу доктору:
— Люсь, перевести?
— Спасибо, я прочитала.
Неожиданные таланты моей начальницы не перестают меня поражать.
Птица-юноша, приметив наши перешёптывания, напрягся ещё больше. Я почти физически ощущал волны тревоги и недоверия, исходящие от него. Взгляд его перебегал от сидящей неподвижно подруги к нам, он постоянно озирался на дверь, не зная, что ему делать.
Поворачиваюсь к зевакам, сующим во все дыры головы:
— Потише, пожалуйста.
Негромко заговариваю на родном языке, от которого здесь почти уже отвык, обращаясь к «птице» по имени: