Гигантская, колоссальная, огромная, неправдоподобная самка глорза неспешно брела, оставляя следы истёртых тупых когтей на брусчатке. Она была фантастически стара — свалявшаяся, бурая когда-то шерсть отливала грязной сединой, свино-гиенья морда мелко тряслась, экскаваторный ковш нижней челюсти слюняво отвисал, демонстрируя жёлтые гнилые клыки, обломанные наполовину. Будто на трухлявом пне, на шкуре её росли омерзительного вида не то лишаи, не то водоросли, плоское жёлтое вымя подметало пыль рваными сосками. И вдобавок чудище было слепо!
На месте вытекших, должно быть, ещё до постройки Кардина глаз выпирали розовато-зелёные, похожие на истлевшие капустные кочны, гноящиеся образования. Нестерпимой древностью веяло от этого кошмарного пустынного реликта. Древностью и холодом обездвиживающего, лишающего воли страха — словно сам Рок ронял из зловонной пасти ошмётки велений на мостовую.
Вот и очередной нежелающий жить безумец «избран». Причавкивающая челюсть медленно ворочается, дробя человеческую плоть вместе с одеждой, в углах пасти пенятся розовые слюни. Следующий сумасшедший подсунулся не вовремя — рот ещё занят — и, отброшенный в сторону сокрушающим движением лапы, скрючился под ограждением, силясь затолкать обратно в живот лезущие оттуда петли кишок.
Я бессильно уронил руку на колени. Великолепная богиня, ослепляя холодной красотой, удалялась от нас, уводя с собой в лучший мир отчаявшихся…
Последствия праздничка разгребали долго. Сломанные руки, ноги, рёбра, пробитые головы… Парочка человек оказалась с резаными ранами. Воткнули под шумок ножичек в сопротивлявшихся грабежу — в общей сутолоке не заметят. Двое затоптанных насмерть пристроены под забором. Мы даже не стали выяснять, кто они. Справка о смерти в Песках никому не нужна — и без неё закопают. Там же, рядышком, воют от боли трое безнадёжных пациентов. В соответствии с принципами медицинской сортировки сперва занимаются теми, кому в силах реально помочь. Пока мы с ними разберёмся, этим, возможно, помощь уже будет не нужна.
Кто сказал, что бинтов в достатке? Давно уже отрываем куски от нижнего белья клиентов и их приятелей. На шины разобраны все ящики в пределах досягаемости, Патрик командирован приволочь ещё. Набираю, колю, перевязываю, снова колю и снова перевязываю, как заведённая механическая кукла. Рат тоже вкалывает изо всех своих мышиных сил, раздирая одежду на полосы, надёргивая ампулы из кассет укладки и открывая их, завязывая узлы, собирая капельницы и когда-то ещё успевая вести медицинскую документацию и раздавать советы. Наплевав на асептику, антисептику и скоропомощные инструкции, шьём что можем чем под руку попадётся — от шёлковых ниток до сапожной дратвы. Какой там спирт! Уже третью бутылку раздобытого в местном кабачке дрянного виски открыли — и ни капли в рот. Все на раны, задницы, мытьё рук и лап.
В глазах темно. Башка давно уже выключена. Автопилот.
Воткнуть. Перевязать. Зашинировать. Набрать. Воткнуть. Зашить. Перевязать… Рука тянется за новым рулончиком тряпья для перевязки.
— Всё, Шура.
Всё? Я, не веря своим ушам, распрямился. Огляделся. Надо же!
— Выходит, мы управились? — ещё не могу поверить.
— Ага. Праздник кончился. Сто девять рыл, если я всех записала.
— А с этими как быть? — кивнул я на ещё живую троицу, перемолотую лапами богини.
— Вопрос, однако. И здесь не помочь ничем, и нетранспортабельны… Наркотики делал?
— Считай, на них всё и извёл. А толку?
— Что делать, что делать! — раздалось откуда-то со стороны. — Не знаешь разве?
Я повернулся на голос. На перевёрнутой бочке сидел всё тот же охотник.
— Держи! — И он швырнул мне что-то.
Я машинально выбросил вперёд руку, поймал предмет. Больно ушибив пальцы, в мою ладонь упало затёртое ложе старенького промыслового карабина.
— Что вылупился, доктор? Действуй! Тебе в удовольствие любоваться, как они корячатся? Сам же сказал: не помочь.
Сделав два шага в сторону изувеченных, я поглядел. Тот, кому на моих глазах «отказало в милости» чудовищное порождение пустыни, глухо хрипел. От распоротого живота уже попахивало гниением. Я, внутренне сжавшись, приставил к его лбу дуло ружья и, зажмурившись, потянул за спуск.
Выстрела не последовало. Охотник вздохнул:
— Неприспособленные вы, медицина! С предохранителя-то кто снимать будет?
Тугая пупочка предохранителя не сразу поддалась усилиям моих трясущихся влажных рук. Но потом послушалась, отскочила вперёд с громким щелчком, освобождая затвор. Больше я глаз не закрывал…