Незаметно появившаяся Люси дёргает меня за штанину:
— Уважаемый господин фельдшер!
— Э?
— При всём моем почтении к вашим талантам, я попросила бы вас впредь… как бы это сказать… фиксировать больных не столь экзотическими способами. Доступно?
— Так то больных…
— И тем не менее… Ну что смотришь на меня, как ушибленный кролик?
— Люсь, можно тебя попросить о личной услуге?
— Чего тебе, рейнджер непутёвый?
— Поищи пилочку, а?
Глава двадцать первая
Автомобиль грелся на солнышке во дворе дурдома. Водитель, поминутно роняя с носа очки, увлечённо читал газету, попавшую сюда за месяц до того, как меня угораздило здесь оказаться. Чтение сопровождалось оживлёнными комментариями, вроде: «Ну, чехи против Мадрида явно не потянут», или: «Глянь-ка, американский президент обратно в Израиль наладился». Оторванность мастера баранки от текущей реальности могла сравниться разве с похожим состоянием у клиента скорбного заведения, близ которого мы пребывали. Или его непосредственной начальницы Дженни, всё ещё продолжающей почивать от непомерной дозы снотворного. Она вконец утратила вертикальное положение, улёгшись блондинистыми кудряшками на чехол капота и причмокивая во сне пухлыми губками. Аж завидно!
Должно заметить, что не все клиенты обретают место в жёлтом доме из-за утраты связи с внешним миром. Некоторые, напротив, попадают сюда из-за слишком ясного осознания его прелестей. Вот как эта бабулька, которую мы прихватили сразу после того вызовочка, где я чуть не взял на душу грех смертоубийства.
Про бабульку. Кто не знает, что такое одиночество, тот вряд ли поймёт. Нескончаемая череда серых, однообразных дней, которые нечем заполнить. Отсутствие не просто родной души рядом, но вообще живого человека, к которому понадобилось бы обратиться, хотя бы и с пустяком. Немощь, насилу дающая обслужить самое себя, плюс — нищета… Старушка вешалась трижды. Два раза её успешно вынимали из петли случайные люди, на третий, справедливо решив, что прослеживается определённая тенденция, захотели познакомить её с психиатром. Люси долго не разговаривала:
— Ведь грех это, бабушка. Ты ж веруешь, поди.
— Грех, как не грех, — с достоинством отвечала та, подслеповато, щурясь понять, с кем беседует, — а жить так, как я, не грех? Кому я нужна?
— И не страшно ж тебе было руки-то на себя накладывать?
— Вперёд страшно, а потом я привыкла.
— Ну, поехали…
Борух Авраамыч отсутствовал. Приём вела пожилая высокая дама с благородной осанкой и шикарной седой косой, уложенной короной вокруг головы. Она внимательно оглядела странгуляционный рубец на шее старушки и, пренебрегая нашим сопроводительным листом, увлекла её в глубь приёмного покоя, поближе к чайнику и накрытой кружевной салфеточкой тарелочке с чем-то румяным и аппетитным.
Мы убыли во двор ожидать вердикта на свежем воздухе. Люси развлекала меня местными рассказками:
— …как покойник. Только дух сивушный кругом. Алёнка давай его глядеть, не в коме ли. Зрачки смотрит, давление меряет, ну и прочее. Хлопочет, а этот сидит у ящика, на неё таращится. Девчонка ладная, а погода жаркая, халатик коротенький на голое тело. Она так повернётся, сяк наклонится. Глазёнки-то у него поразгорелись, похоть взыграла, он ручонку-то шаловливую ей под халат и запустил. Больной вмиг ожил, хвать за топор и ну их по дому гонять! «Ах вы, изверги, — кричит, — я тут с ангелами уже беседую, а вы у моего смертного одра блуд учинили!» Насилу ноги унесли да давай нашу бригаду на помощь кричать, белая горячка, мол… А сходи-ка ты, Шура, посмотри, что там с больной, — спохватилась моя маленькая начальница.
Я нырнул в прохладу приёмного покоя. Беседа нашей старушки с доктором неспешно текла к обоюдному удовольствию. Дрожал янтарный чай в высоких стаканах, блестела на блюдечке горка колотого сахару. Бабулька прихлёбывала мелкими птичьими глоточками и погружалась всё глубже в дебри своей генеалогии. Похоже, перебирались уже четвероюродные заборы старушкиного плетня. Врач, согласно кивая, жевала пышный пирожок. Надолго обосновались.
Выбрел обратно, щурясь на дневное светило. Мышка вопросительно глянула на меня.
— Беседуют, — махнул я рукой, — толкуй, что там дальше было.