Мы сидели на микроскопической кухне Вильгельма, и он, разлив остатки коньяка по рюмкам, неожиданно спросил:
- Ты веришь, что она жива?
Вопрос застал меня врасплох.
Тысячу раз я представлял, как он задает его мне и не единожды приходил к выводу, что проще ответить «нет» и покончить с этим.
Вслух же я произнес пресную, давно заготовленную фразу:
- Я не видел ее мертвой. Ее тела так и не нашли.
Он согласно закивал, будто только и ждал этого.
- Да, - его палец выписал замысловатые вензеля в воздухе, - прикладная феноменология, так сказать. Но, иногда...думаешь, что лучше бы ее все-таки нашли… (я вздрогнул). Хоть какая-то определенность...
Он оценивающе взглянул на пустую коньячную бутылку, взял ее и аккуратно воткнул среди груды прочих, в мешке.
- Ты ведь знаешь, кто она для меня, - сказал он, - я воспитывал ее с трех лет. Растил ее. А когда растишь, начинаешь чувствовать. Устанавливается что-то вроде связи. Даже если ты на другом конце города, все равно чувствуешь, это как собачье верхнее чутье. И вот оно мне говорит, что девочка моя не мертва. Связь не оборвана.
Я молча курил. Слышать все это приходилось не раз. Меня не особенно беспокоило, что он повторяется. Один психолог как-то сказал, что такие повторы подобны мантрам, они произносятся не для собеседника, а для себя самого. Это якобы производит успокаивающий эффект.
Вильгельм тяжело поднялся (меня удивило, что человек с такой комплекцией мог так тяжело подниматься из-за стола) и покинул кухню. Через минуту он вернулся, неся еще один пузырь коньяка.
- Не покупной, - заявил он ставя его на стол. - Друзья подарили полгода назад. Будешь?
Я отрицательно качнул головой.
- А я буду.
Он открыл бутылку и подумав, достал с антресолей коньячный бокал. Наполнил его на две трети.
- Знаешь, я почитываю статистику. В мире ежегодно пропадает два миллиона человек. При невыясненных обстоятельствах. Часть людей потом обнаруживается, часть нет. Я к тому, что к черту такую статистику...
Я ушел от него около десяти. Мог бы остаться, конечно, но не стал. И лишь очутившись на улице, понял - почему. Во мне теплилась искорка упрямой надежды, что вернувшись, я найду ее.
И все станет как прежде.
- Ваша девушка принимала наркотики?
- Нет.
- А вы сами?
- Нет.
- Была ли у нее склонность к агрессии, к резким эмоциональным всплескам?
- Нет.
- Вы часто ссорились?
- Нет.
- Но ссоры были?
- Да.
- Причины ссор были серьезными?
- Нет, пустяки. Один раз забыл загрузить посуду в комбайн. В другой раз она забыла ключи от машины внутри. И еще какая-то мелочь...
- Она относилась к этим ссорам так же, как и вы?
- Уверен, что да.
- Сколько вы прожили вместе?
- Четыре года.
- За все время проживания с ней, вы не замечали никаких странностей? Может, были моменты, когда она вела себя неадекватно?
- Н..нет...
- Уверены?
- Да.
- Вы знаете всех ее близких друзей?
- Да.
- Как они к вам относятся?
- Вполне благожелательно.
- У вас была ссора с каким-нибудь ее другом?
- Нет.
- А она ссорилась с вашими друзьями?
- Нет.
- Хорошо. Хотите что-нибудь добавить от себя?
- Да.
- ?...
- Не говорите о ней так, как будто ее уже нет.
4
Сидя на диване, я открыл банку с пивом. Мои мысли вновь перенеслись к событиям прошлой ночи. Не возникало никаких сомнений, что дверь открыл я сам. И значит я не в себе. Как, возможно, и сама Лика. Это все из-за (звука) мелких заморочек, которые с течением времени становятся крупными, когда ты живешь с человеком достаточно долго, и который (чего греха таить) гораздо сильнее тебя. Заморочки становятся общими. Его заморочки становятся твоими, если быть совсем уж точным. Мы принимали совместные решения, но окончательное направление, завершающий штрих был вовсе не за мной. Она очень любила играть в эту игру - дама-на-каблучках прячется за плечом сильного мужчины. И мне это нравилось, да, черт возьми, мне это нравилось! Кто-то назовет мою ситуацию родом мягкой деспотии, но, я так не считал. Скорее, это было чувством, чувством, которое мы оба разделяли. И вот теперь, словно очнувшись, я всерьез начинаю подумывать, что имел дело с чистым безумием, что оно так далеко пустило во мне свои корни...