- Тебе легко говорить, - бурчал он.
А потом волны накатывали снова и он отворачивался, белея лицом.
Вильгельм переживал наплывы гораздо легче, хотя и бегал каждые пять минут в туалет.
- Идет матричная перестройка, - объяснял я, - с некоторой точки зрения, вас просто заставляют смотреть в сторону сопряженного грана, чтобы пробудить ту вашу часть, что отвечает за трансгранное скольжение.
- Заткнись! – рычал Гой.
Я вздыхал и вновь прикладывал полотенце.
Потом все пошло на спад, наплывы стали реже. Оба захотели пить.
Близился финиш.
Первым исчез Гой. Я почему-то ни на секунду не сомневался, что это будет он, а не Вильгельм. Еще минуту назад мы жарко спорили о природе пространства забвения, а потом он вышел в другую комнату и затих.
- Гой! – позвал я. – Гой, ты чего там застрял?! Или опять примериваешься к моей коллекции статуэток?
Рука Вильгельма легла на мою. Его губы растянулись в плутоватой улыбке.
- Профессор стартовал, - сказал он и я вскочил. Выбежал из кухни. Как, как я мог прошляпить?! Так бессовестно прозевать?
- Гой! – рявкнул я и тут же понял, что глупо действую. Как долбанный, оседлый одногранник. Я умерил дыхание и медленно стал поворачиваться по часовой, просматривая слоевую местность вдаль насколько это было возможно. Гой обнаружился на три часа, в седьмом от меня гране (недалеко убежал, слава тебе, Господи) и в компании каких-то девиц.
- Вильгельм, за мной! – заорал я и ринулся в сопряженный гран. На мгновение мелькнул кошмарный пол, перекошенное лицо владельца параллельной квартиры (вот и свиделись старик, извини, что так), дощатый свевыструганный настил, песок, птица, шарахнувшаяся вправо, какие-то кусты, пара застывших на месте пешеходов и, наконец, она, водонапорная башня, возле которой, расслабленно, в своей обычной академической манере, небрежно уперев руку в бок, наставлял молодежь на путь истинный, психиатр Йорген Гой.
… к тому же когда вы задаете честные и безаппеляционные вопросы своим родителям, вы не только себя, вы и их освобождаете от комплексов, заставляете задумываться, меняться…
Девицы слушали, открыв рот.
Гой заметил меня, расслабленно поднял руку.
- О, это мой пациент, мне пора.
Я чуть не задохнулся от возмущения и только сейчас заметил, что выскочил, как был, в тапочках и домашних брюках.
Девицы опасливо на меня уставились.
- Это… самое,- за моей спиной возник запыхавшийся Вильгельм и сунул мне в руки ботинки, - ты чего это? Сиганул как горный козел.
- Санитар! – мягко обратился к нему Гой. – Почему пациент не одет для улицы?
Вильгельм мигом смекнул что к чему.
- Да я только на секундочку отвернулся , - занудел он, - а он – раз! – и деру!
- Ладно, - благосклонно отозвался Гой. – Как себя чувствуете, (Шум в ушах) ?
- Как человек только что пробежавший шесть миров насквозь! – гаркнул я. Девицы подпрыгнули.
- О! – лицо Гоя картинно пасмурнело. – Рецидив… мне, действительно пора… всего хорошего!
Девицы синхронно попрощались и, кинув на меня последние, любопытствующие взгляды, были таковы.
Я подождал, пока они скроются за двухэтажным, обшарпанным зданием и зашипел на Гоя:
- Ты почему не предупредил?
- А ты почему не позвонил? – в тон ответил он. – Для чего слоевая связь нужна? Для красоты?
Только тут до меня дошло, что, в принципе, я мог бы и сэкономить на образе психа, просто послав Гою вызов. Но…
- Гой, - сказал я, - для нас это внове. Мы не можем рисковать, перемещаясь поодиночке. По крайней мере, поначалу.
Он прищурился.
- Так ты на подмогу мне примчался? Думал, меня запинают две старшеклассницы? Слушай, (Шум в ушах), расслабься, иначе ты окончательно утратишь способность наслаждаться. Посмотри, посмотри вокруг, послушай звуки, опустись, проведи рукой по этой треснувшей плите, вдохни полной грудью воздух, прислушайся к своим чувствам. Мы в другом мире, и у него свое ощущение, свой аромат… Прислушайся…
Пел соловей. Это в городе-то. Я закрыл глаза. Внутри меня , действительно, будто открылись невидимые шлюзы и напряжение стало уходить, медленно, как вода во время отлива. Гой молчал, он не мешал мне. Я прислушивался к трели соловья, прислушивался без единой мысли, точно так же я мог прислушиваться к ручью или шуму ветра. И что-то начало происходить. Что-то странное. Из тьмы неосознавания, из области, о которой я даже не подозревал, стали приходить отдельные фрагменты смысла, которые, накапливаясь, образовывали связи, без всяких усилий с моей стороны. И наступил момент, когда я совершенно естественно понял о чем поет этот маленький комочек перьев. Он пел о ней, о ее красоте и о своей совершенной, не замутненной разумом любви.